- Я пытался предупредить тебя, что за тобой наблюдали во время твоей инициации, помнишь? - Я вспоминаю его глаза, направленные к потолку, в угол. Его загадочные предупреждения, которые он еле прошипел сквозь зубы. Я никогда не понимала, что он предупреждал меня о камерах - это просто никогда не происходило со мной раньше.
- Это беспокоило меня раньше, - говорит он. - Но я преодолел это уже долгое время назад.
Мы всегда думали, что мы были сами по себе, и теперь все повернулось так, что мы были правы - они оставили нас самих по себе. Так оно и есть.
- Мне кажется, что я не принимаю это, - говорю я.
- Если ты видишь кого-то в беде, ты должен помочь им. Эксперимент это или нет. И...
Боже. - Меня передергивает. - Все те вещи, которые они видели...
Он слегка улыбается мне.
- Что? - спрашиваю я.
- Я просто думал о некоторых вещах, которые они видели, - говорит он, кладя руку на мою талию.
Какой-то момент я сердито сверкаю на него глазами, но я не могу выдержать это, не сейчас, когда он так усмехается, глядя на меня. Не сейчас, когда я знаю, что он пытается сделать мне лучше. Я слегка улыбаюсь.
Я сажусь рядом с ним на подоконник, мои руки зажаты между ногами и деревом.
- Знаешь, Бюро, создавшее фракции, не сильно отличается от того, что мы ожидали увидеть.
Когда-то давно группа людей решила, что система фракций будет лучшим вариантом жизни - или вариантом заставить людей прожить жизнь наилучшим образом.
Сначала он не отвечает, только закусывает губу и смотрит на наши ноги, прижатые друг к другу на полу. Мои пальцы чиркают о землю, только чуть-чуть не доставая до нее.
- Это помогает, на самом деле, - говорит он. - Но тут так много всего, что было ложью, что трудно выяснить, что было правдой, что было настоящим, что имело значение.
Я беру его руку, проскальзывая своими пальцами между его. Он прислоняется своим лбом к моему.
Я ловлю себя на том, что по привычке думаю "слава Богу", и потом я понимаю, чем он так обеспокоен. Что, если Бог моих родителей, все, во что они верили, - просто что-то, придуманное кучкой ученых для того, чтобы держать нас под контролем?
И не только их верования о Боге и о чем бы то там ни было, но о добре и зле, о самоотверженности? Должны ли все эти вещи поменяться, потому что мы знаем, как был создан наш мир?
Я не знаю.
Эта мысль грохочет во мне. Так что я целую его - медленно, так что я могу чувствовать тепло его рта, и мягкое давление, и его дыхание, когда мы отстраняемся.
