А сам Петр Петрович, может быть, невольно, но только усугублял это чувство. Он нынче отвечал невпопад, ни на кого не глядел прежним, открытым, веселым взором, а наоборот — кое-кто заметил на себе его неожиданно подозрительный взгляд, который он тотчас отводил. Это еще больше смущало. Петр Петрович как будто с усилием заставлял себя принимать участие в налаженной жизни распределителя. Мысли его были, очевидно, где-то далеко, и когда они наталкивались на сослуживцев, возбуждали в нем тревогу и недоумение такие же, как у других — к нему. Но если сослуживцы были заняты им, то и он больше был занят собою. Он все время куда-то уходил, подолгу стоял в коридоре, словно забыв, куда ему нужно идти, а иногда, даже под чужими взглядами, вдруг забывался, ронял бумаги, глядел в сторону, не слышал обращений и думал явно о постороннем. И сослуживцы боялись догадаться, что думал он о том же, о чем думали и они.
Конечно, такое состояние умов и такой затор в работе даже в понедельник не могли продолжаться весь день. И действительно, из кабинета тов. Майкерского задребезжали звонки, за которыми последовали вызовы сотрудников и разносы. Первому, как всегда, влетело Евину. Тов. Майкерский, как будто назло, потребовал именно ту книгу, в которой Евин только что обнаружил просчет, тов. Майкерский этот просчет заметил, да и трудно было не заметить, потому что Евин зачем-то, как он потом признавался — сдуру, отметил преступное место в книге красным карандашом. Тов. Майкерский забегал по комнате и произнес путаную, но суровую отповедь.
— Это что ж такое, — закричал он. — Это для того я ночей не сплю, чтобы бухгалтер спал за работой? Это что же такое, я вас спрашиваю: вчера кутеж, а сегодня просчет? Вы хотите всунуть полено в бесперебойную машину и остановить весь ее ход, и все сломать к черту! Что? Я надеюсь на вас, как на каменную гору, я хвастаюсь самому себе, что вы образец аккуратности и точности, что вы-то сознаете вашу ответственность перед теми, кто послал вас сюда, а вы хлещете водку на именинах и отчеркиваете просчет красным карандашом! Вы, может быть, тоже вчера плясали? Вы, может быть, в оперетку поступить собираетесь? Вам, может быть, надоело за столом сидеть и выполнять государственную работу, вы хотите безответственно дрыгать ногами? Или вы принудительных работ захотели?
Тов. Майкерский кричал еще долго. Но уже из приведенных выше слов его было ясно, что и для него вчерашний день не прошел даром. Он тоже кое-что заметил и, конечно, не зря упомянул про пляску и оперетку. Евин молчал и ежился, и мысленно дал обет отговариваться болезнью всякий раз, когда его позовут на вечер, где будет присутствовать начальник. Он дождался той минуты, когда красноречие тов. Майкерского стало иссякать, и робко, почти шепотом, сказал:
