В последний раз, когда я видела папу, он приехал (откуда уже не помню, кажется, из Тюмени) и мама предложила нам сходить по чужим пропускам в Большой театр. Там были гастроли итальянской оперы «Ла Скала». Один пропуск был женский – на переводчика, другой – мужской, на итальянского певца. Сделав морду «кирпичом», мы пробивались через служебный вход, и я нагло (как мне тогда казалось) говорила: «Пропустите, я переводчик, со мной певец из «Ла Скалы». Нас пропустили. Не зная, куда и как податься, я спросила какую-то женщину, куда нам. Она впопыхах перепутала и отправила нас в гримерную, так что мы еле отбились от желающих напялить на папу средневековый костюм, чтобы потом выпихнуть его на сцену. Но наконец мы выбрались и даже нашли нужную раздевалку. Я отловила билетершу и спросила, куда нам можно будет сесть. Она ответила, что после третьего звонка поможет с местами, и попросила меня перевести это «певцу». Тут у меня практически отсох язык, и я в растерянности буркнула: «Все о’кей», на что мой папа важно ответил: «Йа-йа!». На диалог на итальянском это тянуло слабо, но тетка, усмехнувшись, отошла прочь. Наверное, именно с этих пор я не люблю непрофессионализм. Как говорится, если уж врешь, так хотя бы умей это делать. После первого же отделения мы сбежали, потому что поняли, что ни я, ни папа не являемся истинными ценителями оперного искусства. Нам бы лучше в ресторан и вкусно поесть… Что мы и сделали.
Когда папа уехал в Болгарию мы, перестали поддерживать отношения. Помню, что я посылала ему свои свадебные фотографии, он, по моей просьбе, прислал мне приглашение в Софию, но я им, к сожалению, так и не воспользовалась. Потом как-то раз, у меня тогда уже родилась дочь, он позвонил, чтобы узнать новый телефон мамы (она тогда переехала). Разговор получился странным.
– Катя, это Стоян, – и молчание.
Я тоже молчу, потом произношу неуверенно:
– Папа?
В ответ он долго молчит тоже и нерешительно отвечает:
– Да.
Так мы с ним выяснили наши родственные отношения. Стояна уже нет в живых, но я до сих пор считаю его своим папой, так же, как и родного отца. Можно считать, что у меня было два родных отца, но, как теперь выходит, ни одной матери. Но это выяснилось гораздо позже. Несмотря ни на что детство мое виделось счастливым, потому что я была одухотворена великой любовью к самому совершенному человеку на земле.
Мама иногда баловалась стихами и рассказами, правда, писала она немного. Из всего ее творчества помню философский рассказ про черта и пару стихотворений. Одно из них посвящено мне, другое – ослу.
