Глаза Хиры заблестели.
— Конечно.
— Я попрошу тебя еще об одной вещи.
Хира жестом остановил его.
— Можешь больше ничего не говорить, Иуда. Ты мой друг. От меня никто не услышит ни слова. — Он усмехнулся. — Кроме того, мне будет приятно исполнить твою просьбу.
Он направился вниз по дороге, бросив через плечо:
— Возможно, я и сам проведу несколько часов в той оливковой роще!
Иуда не думал о той девушке и о цене, которую ему пришлось заплатить за свой грех, до тех пор, пока несколько недель спустя не увидел у своего дома Хиру с пустыми руками.
— Я повсюду искал ее, Иуда. Я даже пошел в город, но мне сказали, что на перекрестке никогда не было храмовых блудниц. Все смеялись надо мной и спрашивали, почему я считаю, что там была храмовая блудница, если храм находится в Фамне.
Иуда не задавался вопросом, что делает на дороге храмовая блудница. Теперь он удивлялся, как же он раньше не подумал об этом! Смущенный и разгневанный, Иуда понял, что его обманули, но не мог понять почему. Зачем блуднице надо было обманывать его? Какой ей прок от его трости и перевязи с печатью? Козленка можно было продать и на вырученные деньги купить пищу. А кто купит печать и трость с именем другого человека, особенно с таким известным именем, как его?
— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Иуда? — Хира глотнул вино. — Мы пойдем с тобой туда и будем снова искать ее?
— Пусть она оставит этот залог себе! Мы хотели сделать как лучше — дать ей козленка. Мы будем посмешищем в деревне, если вернемся туда.
Когда спустя несколько дней Хира ушел, Иуда срезал с миндального дерева прямую крепкую ветку. Он снял с нее кору и вырезал на дереве свое имя. Новая палка была хороша, но это была не та трость, которую вложил в его руку отец. Также и глиняная печать, сделанная им, не была подлинной каменной печатью.
Вскоре Иуда совершенно забыл о происшествии у перекрестка возле Енаима.
Фамарь ничего не рассказывала матери о своем удачном путешествии в Енаим, а та не расспрашивала ее об этом. На следующее утро Зимран со старшим братом ушел в Фамну. Они взяли с собой корзину с храмовым одеянием.
Когда по прошествии двух недель Фамарь не увидела крови, она поняла, что забеременела. Она и возликовала, и ужаснулась одновременно. Она хранила свою тайну и вела себя обычным образом — рано вставала и работала целый день. Никто не замечал в ней никаких перемен. Труднее всего было сбить с толку Аксу.
Ночью, когда все спали, Фамарь накрывала руками живот. Иногда ею овладевал страх, и она удивлялась тому, что осмелилась обмануть Иуду. Что он сделает, когда узнает об этом? Ради того, чтобы родить ребенка, она рискнула всем, даже жизнью. И теперь она боялась за ребенка, которого носила под сердцем. Скоро ее беременность станет очевидной, если Акса уже не догадалась о ней. Если бы отец узнал об этой беременности, он убил бы Фамарь. Если умрет она, то умрет и ребенок и, значит, прервется линия Иуды.
