*В 1918 году в Париж приехал русский часовщик. Он открыл мастерскую в Латинском квартале, на углу Bucci и Saint-André-des-Arts. Русский часовщик вскоре стал известен тем, что мог починить любые часы. Ему приносили обветшавшие, ржавые и погнутые механизмы, а он превращал их в тикающие, вызванивающие куранты, безделушки. В тесную, грязную мастерскую часовщика-чудотворца стали заглядывать клиенты все богаче. За слитки золота часовщик мог переводить заржавевшие стрелки так, что они касались прошлого. Он молча брал от богачей в мехах и перстнях деньги, золото, а взамен отдавал им исправленное время*. Часы, идущие вспять, от русского бородатого часовщика, хмуро глядящего из-под глубоко надвинутой шапки, не произносящего ничего, кроме какого-то неясного «ну-у-у», стали ценнее золота. Часовщик продавал их все дороже, пока не продал свою душу и не исчез.
*В сиенском Palazzo Publico есть картина 1340 года художника Амброджо Лоренцетти, изображающая старость мира. Дряхлость il mondo воплощают не скелеты, не мрачные старцы с косой. Природа на картине весенняя, кокетливо-соловьиная. В том, что со дня Сотворения прошло уже много времени*, можно убедиться, глядя на небо, прикрывающее пейзаж; оно ржавое. Лазурь пронизана пятнами ржавчины.
*— Господа, прошло уже мною времени, — Гиги поднялся со стула, — с того дня, когда Христос спас нас. Это большое чудо. Но кто нас спасет теперь? — он выжидательно посмотрел на Джонатана и Вольфганга, пьющих вино.
— Сядь, Гиги, — Вольфганг придвинул ему стул, — Христос спас нас от нас самих, видно, ничего больше он сделать не мог, оставь его в покое.
— Нет-нет, — Гиги хотелось говорить еще. — О Марии Магдалине сказано, что ей многое простится, потому что она возлюбила много, а вот ее любили? Любим ли любящий? — обратился он к побледневшему лицу Вольфганга.
Джонатан, видя нежную улыбку меланхолии, появляющуюся на устах немецкого студента, саркастически выразил свои сомнения:
— Многое простить блуднице — это не фокус, а вот простил бы ей Иисус прелюбодейство, если бы она была его собственной женой, а не женой ближнего? Давайте сменим тему, к нам приближается Беба с каким-то франтиком.
Между столиками шла Беба в ореоле розовых перьев боа. Стоящие на дороге стулья и обожателей раздвигал перед ней пожилой господин, облаченный в черный костюм. Беба приветственно протянула руку, затянутую в длинную кружевную перчатку, скрепленную подвязкой. Гиги, Вольфганг и Джонатан одновременно поцеловали перчатку там, где очутились их губы: в запястье, пальцы, локоть. Изысканный господин, сопровождающий Бебу, закутал ее в меха и заказал всем шампанского.
