Следом за Спаковской вошел Журов. «Ну, как?» — взглядом спросил он, и Анна покачала головой: «Плохо».
Спаковская, осторожно постукивая каблуками, подошла к Асе, взяла ее руку и принялась считать пульс.
— Что, собственно, произошло? — спросила она, пристально вглядываясь Асе в зрачки.
— Я-a… у… у… па… ла… — с трудом выдавила Ася.
Тоненькие пальцы снова принялись теребить простыню.
Спаковская повернулась к Анне:
— Может, вызвать хирурга? — тихо, чтобы Ася не слышала, спросила она.
— Пока все хорошо, — громко, для Аси, сказала Анна.
Ася испуганно переводила взгляд с одного на другого.
Анна передала иглу Марии Николаевне и, потянув за рукав Журова, вышла с ним на веранду.
— Уведите их, — попросила она.
Спаковская поспешила за ними.
— Так вызвать хирурга? — спросила она у Анны.
— Пока не надо. Думаю, справлюсь. Понадобится — сделаю операцию сама. Пусть приготовят инструмент.
— В случае чего — дайте знать мне, — сказала Спаковская.
Журов, поманив Дору Порфирьевну, что-то долго им говорил, а потом увел обеих.
Скоро он вернулся и сказал Анне:
— Идите, я побуду здесь. Не бойтесь. Ася, мне можно довериться. Ведь правда, доктор? — обратился он к Анне.
— Правда.
Журов тихонько сжал пальцы Анне, беря у нее из рук иглу…
В квартире царил тот беспорядок, который бывает обычно, когда дети дома одни. Вовка лежал на раскладушке, и, подперев кулаками щеки, читал. Заплаканная Надюшка сидела за столом над тарелкой манной каши. Увидев мать, она всхлипнула и, кончиком языка подобрав слезинку, скатившуюся на верхнюю оттопыренную губу, пожаловалась:
— Мам, Вовка велит кашу есть, а каша невкусная, одни комки и без соли. И еще всяко обзывается. Сказал, что я дохлая кошка.
— Ничего я ее не обзываю. Сказал, что не будет есть — станет как дохлая кошка.
Анна устало опустилась на стул.
— Перестаньте, дети, ссориться.
Вовка, вглядевшись в усталое, как-то сразу постаревшее лицо матери, спросил:
— Опять тяжелобольной? Да?
— Да, Вовочка. Тетя Ася.
— Мам, она не умрет? — Надюшка, широко раскрыв глаза, смотрела на мать.
— Дура! — сердито бросил Вовка.
— Вова! Я сколько раз просила…
— Не буду. Вечно она со своими дурацкими вопросами.
Когда ребята голодны — всегда ссорятся.
— Сейчас я вас покормлю, — сказала, она поднимаясь. — А вы не ссорьтесь.
— Ты о нас не беспокойся. Мы уже поели. Хочешь, яичницу тебе поджарю. Знаешь, какая яичница? Железная!
— Мам, а ты не велела ему говорить — «железная», а он говорит.
Вовка, сверкнув карими, отцовскими глазами, сказал:
