Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва | страница 81
— Уходите, я оденусь.
Он, как кошка, бесшумно спрыгнул.
Страх, что он снова залезет и их смогут услышать, заставил ее одеться и подойти к перилам веранды… Он ловко, так же бесшумно вскочил и осторожно помог ей спуститься на землю.
— Говорите, что вам нужно, и я уйду.
— Я же сказал вам: мне нужно, чтобы вы со мной просто посидели. Не сердитесь. Послушайте лучше, о чем вызванивают цикады.
— Ого! Да вы романтик.
— Я монтер. Или, как меня здесь громко называют, электрик. Ну, а вы чем занимались на большой земле? Вы смахиваете на художницу или на актрису.
— Учительница. Была…
— Почему была?
— Неужели не понимаете?
— Ладно. Пусть на год, на три — осечка. Ну и что? Вы же вернетесь в школу.
Он это сказал таким тоном, как будто все зависело от нее.
Она понимала: его слова ровно ничего не значат, и все же, наперекор здравому смыслу, на какой-то миг поверила его словам.
— Костя, у вас есть что-нибудь заветное? Ну, о чем бы вы мечтали с детства?
— Есть. Вас поцеловать.
— Костя!
— Не буду. Буду тихим, как море в штиль. Только не уходите. Между прочим, помните Багрицкого: «…Но я — человек, а не зверь и не птица…»
Немного помолчали.
— Я еще мальчишкой мечтал отправиться в кругосветное путешествие. Я из-за этого и в моряки подался.
— Вы были моряком?
— По совместительству с римским папой.
— Расскажите о себе.
— Ну, не притворяйтесь, что вам интересно!
— Я не умею притворяться.
— Тогда слушайте. — Он начал говорить суховато, как будто говорил не о себе. — Отец был моряком. Потерял я его шести лет. Мы жили вдвоем с матерью. Учился я, как и все мальчишки: из кожи не лез. Смешно: даже когда знал, не поднимал руки, считал, что только подлизы поднимают руки. Любил географию и физику. Географию у нас преподавал, теперь-то я понимаю, превосходный учитель. Мы его звали Гео-Граф. Если мы уж слишком начинали шуметь, он, снимая очки, говорил: «Дети, я возмущен вашим поведением». Он никогда на нас не кричал. Ни в одном учебнике не было того, что он нам рассказывал. Это уж мы проверяли. Физику преподавал фронтовик. Моряк. Он говорил, что человек, не знающий физики, не может быть полноценным. А мы хотели быть полноценными. Он оборудовал в школе мастерскую, хотя тогда еще производственное обучение в программу не входило. Как видите, мне это в жизни пригодилось.
Когда был в девятом классе, у меня объявился отчим. Я его возненавидел за то, что он стал мужем моей матери. У меня появилась к ней… брезгливость, что ли. Я не был наивным мальчиком. Но до этого мать для меня была святыней.