— Мы в Париже, — сказал я.
— Да, знаю, — откликнулась она.
Мы сбросили с себя рюкзаки и отперли дверь. Мы увидели комнату, просторную, в красных тонах. Красное освещение, красные розы на красных обоях. Темно-коричневый ковер на полу, двуспальная кровать с красной, винного цвета, накидкой. Над кроватью под потолком висело большое зеркало, во всю кровать. Налево от кровати, на стене — такое же квадратное зеркало. Мы словно находились в красном боксе и видели друг друга со всех сторон и углов. Мы встали в дверном проеме, словно никто из нас не хотел пересечь границу, которая разделяла нас от комнаты.
— Не годится, — сказала она, — мы не сможем здесь спать.
Я обнял ее.
— Сможем, — сказал я. — Стоит только выключить свет, и станет темно.
Она покачала головой, я почувствовал, что она дрожит.
— А ты знаешь, что это за комната? — спросила она.
— Конечно, знаю, — сказал я. — Мы можем открыть окно и сидеть в проеме, комната сама по себе хороша, ведь это только на одну ночь. А теперь я пойду и куплю вина и какой-нибудь еды, ведь мы в Париже.
— Да-да, хорошо, — согласилась она.
— Не открывай дверь никому, кроме меня, — сказал я. — Я постучу три раза.
Я бегом спустился по лестнице и выскочил на улицу. Окунулся в поток — лица и свет витрин, голоса и тела, в Париже ночь, все открыто, рестораны и бары, бутики и киоски. Я купил кое-что поесть и выпить, сложил все это в бумажный пакет и поспешил обратно в гостиницу. Любовная лихорадка не отпускала меня. Мне предстояло пережить нечто новое. Она была другой, и я тоже был другим. Мы в огромном чужом городе, за окнами ночь, мы в Париже. Я постучал два раза.
— Кто там? — спросила она.
— Это я, мы ведь договорились, — ответил я мрачным, не своим голосом.
Она осторожно открыла дверь, красный свет поглотил меня, она переоделась и уложила волосы.
— Я не могу впустить тебя, — сказала она, — я жду другого, он должен постучать в дверь три раза, мы так договорились.
— Это я, — сказал я.
— Разве ты Жан? — спросила она.
— Это я, — ответил я.
— Ты постучал два раза, и я не узнала твой голос, но заходи, это уже не имеет значения, кто ты и как тебя зовут.
— Меня зовут Жан, как, впрочем, и всех других.
Я захожу в комнату, она стягивает накидку с кровати: белые подушки, белые простыни.
— Здесь кто-нибудь был до меня? — спросил я.
— Какой чудесный вечер, тебе повезло, — сказала она.
— Еще бы, — ответил я.
— А сколько тебе лет?
— Мне шестнадцать, — отвечает она.
— Шестнадцать лет, так ты же несовершеннолетняя, ты что, новенькая?
