Кто тебе сказал, что я пью? — спросил Мисбах, будто оправдываясь.
— Ты ведь горожанин. К тому же наверняка в Европе тебя приучили ко всем этим «штучкам». А я все еще ученик. Если бы об этом узнал мой отец, он уложил бы меня на месте из своей винтовки, хотя, говорят, он в свое время и сам был не прочь хлебнуть арака. Вот как жестоки сердца наших отцов!
Погрузившись в далекие воспоминания, Мисбах Саид пробормотал:
— Да, Европа… — Он взял у Джаббура бутерброд и, вздыхая, признался: — Испортила она меня. А ведь раньше я был таким же, как и ты.
Протягивая ему второй стакан, Джаббур энергично запротестовал:
— Давай о Европе поговорим после третьего стакана. Эта тема меня очень волнует. Обещали направить меня на учебу во Францию, на курсы повышения квалификации сельскохозяйственных инструкторов. Сельскохозяйственный инструктор — вот это специальность! Знаешь, как это непросто? Эти туареги[6] наотрез отказываются работать на плантациях. Воображают себя благородными рыцарями пустыни и с презрением относятся к земледельческому труду. Впрочем, они чудесные люди. Им надо обязательно помочь. Ты о чем-то задумался? — спросил он Мисбаха. — Не думай пока о Европе… Я же сказал тебе — после третьего стакана. Он заставит тебя раскрыть все секреты, даже если ты и не собирался этого делать.
— В Европе нет никаких секретов.
— Посмотрим, посмотрим. Ты все еще выглядишь задумчивым, несмотря на второй стакан. Что ты думаешь о начальнике уезда Гат? Личность достойная пера журналиста. Скромный человек. Никогда не подумаешь, что он с тремя сыновьями смог остановить караван французских машин во время боевых действий в 1957 году. Легендарная личность! Не забудь упомянуть о нем в своем очерке…
— Я был таким же, как ты, перед поездкой в Европу, — перебил его Мисбах. Он взял у Джаббура стакан и твердо сказал: — Не уезжай в Европу. Не советую.
Джаббур вопросительно взглянул на Мисбаха, который сидел потупившись. Он взял у Джаббура сигарету и добавил:
— Это очень трудно объяснить… Очень трудно.
— Даже после третьего стакана?
— Даже после десятого.
Какое-то время они молчали. Затем, стирая пот со лба рукавом, Джаббур сказал:
— Как бы хотелось, чтобы ты написал хорошие очерки о жизни на Юге. Ты ведь единственный журналист в стране, который серьезно относится к своему делу.
— Увы, я не вижу в этом никакой пользы, — вяло проговорил Мисбах, наблюдая, как кольца сигаретного дыма растворяются в знойном воздухе.
Джаббур подсел поближе к нему.
