Нас ждут большие испытания — бои под Москвой, бои за Москву, где и как буду я — не знаю. Хочется быть впереди.
...Пишу тебе, когда уже выспался и отогрелся...
Маша не смотрела на даты, но получилось так, что прочла письма в должном порядке. Тут же поняла: перевод в политотдел спасением не будет. Он все равно будет рваться вперед. Она подумала иначе: “будет лезть вперед”,— но тут же устыдилась неуместного слова. Представить Николая в “клубе” или “библиотеке” для нее было легче, чем увидеть его возле орудия. Но Маша слушала сводки, понимала: в страшном накале боев спасения нигде не будет. Боже мой, какой клуб — где, для кого? Она несколько раз перечитала письма — да, за две недели изменилось все, изменился и он сам.
Наступило тревожное молчание. Маша знала: враг подступил вплотную к столице. Решалась судьба Москвы — наша судьба, наша жизнь.
Как могла она надеяться на быструю победу, на то, что мы тут же уничтожим вероломно напавших?.. Ничего она не знала, ни о чем раньше не думала. Она привыкла слышать, читать о нашей силе, непобедимости, о надежной защищенности наших границ. Чужой земли не хотим, но и своей ни пяди не отдадим,— так, кажется, сказал ОН. Вождь изрекал мысли весомо, афористично, они прочно укладывались в головах. Маша была легкомысленна, ни о какой опасности не думала. Да и многие не думали,— они верили тому, кто думал, должен был думать за всех. Сказано было — “ни пяди”, потом сочинили стихи и пели: “Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим”.
Вспомнилось про другую песню. Это было в Саратове, года три с чем-то назад. Николай защитил кандидатскую, послали на работу в Саратовский университет, дали комнату, обещали квартиру.
Белая комната, беленые стены, беленый потолок. И пала на белую комнату однажды тень войны. Пала и пропала, будто черная бабочка залетела и вылетела.
Работали ночью, как обычно, за столом, заваленным книгами, газетами, журналами, бумагой, — писали, вырезали, клеили. Он готовил очередную лекцию, одну из курса, — может, об Америке, может, о Германии. Она помогала. По радио кончались последние известия. Сейчас будет десятиминутный перерыв: передохнут, выпьют свежезаваренного чая. Когда в ночной тишине шумит чайник, особенно ощущаешь мир и покой дома.
И вдруг из черной тарелки репродуктора вырвалась с грохотом и гулом песня, неожиданная, громкая, как обвал:
Если завтра война, если враг нападет,
Если темные силы нагрянут,
