— Ах вот как, малыш, — промурлыкала она. — Ну, вот ты и обнял меня. — И она нежно поцеловала его, зажав его подбородок в своей ладони, и погрузила язык в его рот.
Он застонал. Она наклонилась вперед, все еще не отрываясь от него и постепенно прижимая его, так что он почти лежал на диване во весь рост. Она держала его голову в своих ладонях, тесно прижавшись к нему, почти лежа на нем, приникнув к нему губами. Его глаза были крепко зажмурены. Потянувшись, она просунула руку под его ремень и вытащила футболку из брюк. Ее рука скользила по его гладкой коже, лаская соски, а потом передвинулась вниз, к плоскому, напряженному животу. Он начал дрожать. — М-м-м, — застонал он, — м-м-м.
— Тс-с, малыш, — прошептала она. — Только расслабься, слушайся меня, слушайся маму расслабься.
— Хорошо, — прошептал он. Слова застревали у него в горле.
— Ах, любовь моя, мой маленький мальчик, теперь только лежи тихо, — предупредила она, — не двигайся, лежи тихо.
Она расстегнула его пояс и молнию на брюках, добравшись до его робкой плоти, которая, отключенная от водоворота его мыслей и принадлежавшая теперь скорее прохладной руке, чем самому Вито, поднялась, набухла, выпрямилась. Наконец он почувствовал обволакивающее тепло, отрешенное и внезапное, как вспышка яркой звезды, и провалился во что-то дурманящее, как будто потеряв сознание среди темноты, молчания, холода.
Холод, думал Вито, холод в горле, в груди, холод в висках, холод в глазах.
— Мама, — прошептал он, — мама, мама.
— Успокойся, малыш, успокойся. Я здесь. Все хорошо. Успокойся.
— Мама, ма… — Он открыл глаза. Лицо Айрис было рядом, и она улыбалась. — Мама, — повторил он почти беззвучно.
— Мой мальчик, — сказала Айрис, — мой малыш.
Она нежно поцеловала его в губы и он вздрогнул. Отвернулся и закрыл глаза ладонью.
— Пожалуйста, — сказал он, — пожалуйста, не смотри на меня. — Она сняла с него брюки, трусы и ботинки, но не смогла стянуть футболку. — Пожалуйста, — повторил он и попытался отвернуться от нее.
Ее халат был распахнут, и он чувствовал тепло ее тела. Он съежился и попытался повернуться. А потом начал плакать. Лежа на боку, свернувшись, как эмбрион, подтянув и прижав подбородок к груди, он начал всхлипывать, его плечи затряслись, и всхлипывания перешли в рыдания.
— Вито, — шептала она. — Вито, дорогой, малыш, не надо, — продолжала она, слегка тряся его за плечи, — не надо, Вито, все в порядке. И с тобой все в порядке. Не плачь, милый, пожалуйста, не плачь, не плачь. — Она приложила холодную ткань к его шее и погладила его, прижавшись к нему так, что каждое его движение она ощущала, как свое собственное.
