— Что, намаялись детки!
— Третий день ни крошки во рту, отец! — Аника оторвался от трапезы, — а что, отец, до Москвы далеко ли?
— До Москвы-то верст двадцать, только вот не знаю я, ребятки, как вам лучше — поезд следующий только завтра…
— А если не поездом?
— Ну, тогда и все пятьдесят будет — проселком, да через лес, потом на тракт выйдете, а там уж прямо, может, кто и подбросит, если повезет.
Настя оглядывала стены избы, у входа на гвозде висела упряжь:
— А что, дедушка, у вас и лошадь есть?
— Есть-то, есть, милая, да она у меня одна!
— Так, может, вы её нам продадите? — Аника оживился, — а мы вам цену дадим хорошую.
— Эх, ребятки, да я бы с удовольствием превеликим, только врать не могу — больно старая она, грех за такую хорошие деньги брать, а на новую мне не хватит, поэтому останусь я при своем. Да и на тракте двое на одной лошади заметней, чем десяток путников на случайной подводе. Вы уж не обижайтесь. Оставайтесь, если хотите, отдохните, поешьте, а завтра с утра в путь. Через лес напрямую я вас к тракту выведу. А там уж — как бог даст.
— Настя вопросительно смотрела на Анику. Было видно, что ей очень хотелось отдохнуть.
— Ну что ж отец, коли не прогонишь, так и сделаем, — Аника тоже оглядел избу, — а что — один ли живешь?
— Один. Всю жизнь один!
— А что ж так?
— Не много больно охотниц со мной жить было. Я охотой да рыбалкой живу, да вот, что земля родит — тем и перебиваюсь. Как с войны пришел, так все один да один.
— А чем занимаетесь?
— Бортничаю! В этих местах мед знатный. Вы ешьте, ешьте, я чаю поставлю, да медом вас угощу! Такой мед — редкость, настоящий, лесной, — он вышел в сени и через час пришел с большущим дымящим самоваром:
— Вот сейчас чаю попьем, — он разливал по глиняным кружкам ароматный травяной чай, — а вот и мед! — плошка с янтарным, душистым медом тут же появилась на столе. — Пробуйте, детки, пробуйте!
Ничего вкуснее на свете в своей жизни Насте пробовать не доводилось. Бабушка её была любительницей меда, но то, что продавалось на городском рынке и то, что стояло на столе у деда разительно отличалось друг от друга. Насте было стыдно, но она не могла остановиться и как маленькая облизывала деревянную ложку от сладкой массы. Старик улыбался полубеззубым ртом. Она осмелела и спросила:
— А как вас зовут?
— Иваном, а вас?
— А меня Настя, а это, — она кивнула на Анику, — Аникей.
— И куда же вы путь держите, Настя и Аникей, и почему это вам на станцию нельзя? Беглые, что ли?
