— То есть как? — опешил Марлен.
— Очень просто, — недоуменно развел руками Громков. — Собственно, от меня-то вам чего надо?
Ровнин, не находя слов для ответа, задохнулся, беззвучно раскрыл рот и опустился на стул.
— Ко мне-то вы зачем пожаловали? — продолжал допытываться Громков.
— С кем же еще посоветоваться? — удивленно заморгал Малик, отирая вспотевший лоб. — И установку вашу, Алексей Валерьянович, своими руками пощупать очень хотелось.
— Для какой же, любопытно узнать, надобности? Вам, как я понимаю, наше направление не приглянулось.
— Мы собираемся потихоньку переходить к полу заводской, а это, сами знаете, новое качество. Тут ваш опыт особенно драгоценен.
— Кто бы мог подумать, — Громков насмешливо поскреб подбородок. — А вы, собственно, у кого работаете?
— В проблемной лаборатории Доровского.
— Это который членкором в Новосибирск уехал? Ничего не скажешь, ловкач!
— Почему ловкач. У него имя!
— Разве я в осуждение?.. И во сколько же оценивает Доровский ваш титанический труд?
— Как везде.
— Положим, не везде, но с шефом вам явно не подфартило. Как дальше-то жить планируете?.. Небось заявку на свой сногсшибательный принцип оформить не догадались?
— Почему? Подали.
— И публикации есть?
— Три статьи.
— Молодцы, расторопными оказались. Только бесполезно это все без прикрытия. Жалко мне вас, братцы. Мало того что из вздорной затеи ничего путного не получится, так вас еще и сожрут с потрохами. Жизнь, она беспощадна.
— Получится! — с полной уверенностью заявил Марлен. — Уже получилось. Вы взгляните, полный баланс. Мы даем кокс и окисленную органику, пригодную для дальнейшей переработки. И, конечно, само собой разумеется, даем металл…
— Вот именно даем! — снисходительно кивнул Громков. — Цыплят по осени считают. Пока, если что и выходит у вас, так это в трубочке, а вернее сказать — в пробирке. Начнете осваивать крупные габариты, сразу узнаете, почем фунт лиха. Мы с Бессом все зубы съели, пока вышли на полупромышленный стенд. Альфред Себастьянович два инфаркта на нем заработал. Наукой заниматься — не в бирюльки играть, братцы-затейнички.
Ровнин понимал, что в поучениях Алексея Валерьяновича, кроме издевательского огульного отрицания, была известная доля правды. Но изначальное недоброжелательство и, главное, менторский брюзжаще-снисходительный тон не позволяли принять даже ничтожную ее частичку. Недостойная подлинного исследователя речь, как казалось Ровнину, бросала сомнительную тень и на чужой опыт, представлявшийся сплошь враждебным и лживым.
