– А где же мама? – нахлобучивая на голову упавшую фуражку и отряхиваясь, спросил Миша. – Почему она тебя прислала, а не приехала сама?
– О, брат… – туманно протянул Саша. – Дома-то у нас нынче вавилон и столпотворение. Маменька вся в нервическом, ей не до вас… Кажется, Веру нашу выгоняют из института.
– Как, опять?! – ужаснулся Миша. – Это ведь уже третье заведение, кажется…
– Вот так. Не годится для нашей разбойницы дамское образование… Впрочем, поехали, а то ещё и мне достанется, что не привёз вас к обеду. Закатов, что вы там застряли, полезайте скорее в сани!
Растерянный Никита послушался – и до самого Столешникова ему не давали покоя две мысли: не лучше ли было ему отказаться от иверзневского гостеприимства, коль уж в семье стряслось несчастье; и отчего брату Аркадию никогда и в голову не приходило подкинуть его, Никиту, в воздух по приезде в отпуск. «Всё же странные люди эти Иверзневы», – решил он, когда сани уже сворачивали с Тверской в Столешников переулок.
Иверзневы жили в небольшом старом доме, расположенном по усадебному типу в глубине большого двора, заросшего яблонями, сиренью и смородиной. Кусты и деревья сейчас сплошь были завалены снегом, округлыми шапками сидящим на их голых ветвях. Возле огромной поленницы яростно дрались из-за хлебной корки воробьи; на них, восседая на брёвнах и изящно обернув хвостом лапки, брезгливо смотрела дымчатая кошка. На заснеженной рябине чинно сидели красногрудые важные снегири. Александр, Миша и Никита прошли по узкой, расчищенной дорожке к крыльцу, и поручик, повернувшись к гостю, начал было: «Милости прошу, Закатов, в наш дом…», когда хлопнула дверь и на крыльцо выбежала худенькая старушка в выцветшем саржевом платье и сбитом на затылок повойнике.
– Мишенька! Ангел мой господний! – всплеснула она ладошками и, к ужасу Никиты, ловко прыгнула с крыльца через три ступеньки: её едва успел поймать Александр.
– Егоровна, что ж ты этакие свечки делаешь?! Чай, не молоденькая!
– Поставь… Поставь, говорят тебе, негодник! Эко перехватил старуху поперёк живота! – сердитым воробьём трепыхалась в его руках бабка. Поручик, смеясь, выпустил её, и Егоровна кинулась к Мише.
– Мишенька! Дитятко моё, ангел божий, слава господу, что дождалась! – старушка мелко, торопливо целовала своего любимца. – Да что ж это в такую колючую шерсть вас заворачивают… А мне уж такой сон нехороший утресь привиделся, будто б снег всю дорогу завалил, да луна, злодейка, висит… Уж и просыпаться не хотелось, думаю – не приедет голубчик мой…
