— Да нет, молчат люди. От одного института, впрочем, пришла отписка, осторожничают товарищи ученые.
— Осторожничают, — повторил Пинегин. — Ученость всегда осторожна: все факторы стараются учесть.
— Как же ты все-таки чувствуешь себя сам? — спросил Волынский. — Что говорят врачи?
Пинегин усмехнулся:
— А ты будто не знаешь, что говорят врачи? Тебе они, во всяком случае, говорят больше, чем мне; может, со мной поделишься?
Волынский посмотрел на часы.
— Мне, Иван Лукьяныч, выделили всего пять минут, надо идти. Вот тебе газеты, тут указ Верховного Совета о твоем награждении. Прими от меня сердечные поздравления, а также от всех товарищей — это не только твоя, наша общая радость, ты, конечно, понимаешь!
Он протянул руку Пинегину, тот, изумленный, откинулся на подушки. За время болезни он забыл о предстоящей награде.
— С чем же вы меня поздравляете? — спросил он, пожимая руку Волынского.
Теперь удивился Волынский:
— Как с чем? С высоким знанием — теперь ты Герой Социалистического Труда! Ну, извини, извини, и рад бы еще, не могу — и так от врача достанется! И потом — дела в горкоме.
Волынский ушел, а Пинегин схватился за газеты: да, точно, Указ Президиума Верховного Совета, награждение но случаю сорокалетия трудовой деятельности и завершения работ по первой очереди комбината, тут же портрет Пинегина — нестарое, умное, волевое лицо, вряд ли он сейчас похож на эту свою фотографию…
Пинегин отложил в сторону газеты, закрыл глаза, задумался. Вот и наступил этот час, самая почетная награда отмечает его жизненный путь — высокая народная оценка его заслуг. Да, заслуги у него в прошлом немалые, он может ими по всей справедливости гордиться. Он оглядывается назад — всякое бывало, и хорошее, и плохое, но в трудных жизненных передрягах он стоял на высоте, многого добился, принес своему народу кое-какую пользу, это надо признать.
А за этими горделивыми мыслями поползли другие — темные, злые, чаще сейчас его посещавшие, обидные мысли о совершенных им ошибках. Люди, говоря о хорошем, поднимают вверх голову, обращают вперед глаза, а он, Пинегин, оборачивается назад — хорошее позади. Нет, не только позади! Будущее в его руках, он создаст его по своему нынешнему разумению, как создавал до сих пор свое заслуженное прошлое.
От волнения Пинегин растрогался. Так, с невысохшими слезами, он и уснул. Дверь палаты осторожно приоткрылась, в комнату вошли врач и Волынский. Пинегин дышал ровно и спокойно, румянец покрыл желтоватую крепкую кожу его лба и щек.
