– Вы неплохо все продумали.
– Кроме самого главного: как достучаться до вашего друга.
– Прошу вас воздержаться от подобных высказываний!
– Отчего же? Или вас не возмущает его нежелание говорить?
– Нет. Если Залетай Высокович ведет себя таким образом, значит, у него есть причины. Он не раз помогал мне в трудных ситуациях и не задавал вопросов. Точно так же поступаю и я по отношению к нему.
– Но вы в точности передали мои слова насчет портрета?
– Да. Залетай Высокович счел это попыткой избежать ответственности. Он желает драться, а не разговаривать.
– Он ослеплен, разве не видите? – рассердился Персефоний. – Ему все равно, что его участь – или смерть, или кандалы. А причина – в портрете, хоть вы-то поймите…
– Послушайте, я ведь уже сказал, что ни о чем не спрашивал Залетая. Я понятия не имею, о чем вы толкуете.
Персефоний глубоко вздохнул:
– Ладно, оставим бесполезный разговор. Возьмите это, только незаметно. – Передавая секунданту модного юноши рапиру, упырь заодно вложил ему в руку тупую насадку для клинка. – Если прольется кровь, мы с вами должны будем действовать быстро и уверенно. Секундант поверженного наденет заглушку на оружие, а другой секундант – подбросит под ноги своего товарища. Тогда произошедшее будет иметь вид несчастного случая. И еще одно – мы все-таки играем на публику. Уговорите Залетая Высоковича сделать два-три перерыва: нам понадобится время, чтобы заменить кассеты в камерах. Попросите его ради себя, ради меня, ради Простаковьи Добролюбовны – хоть как-то постарайтесь убедить.
Сказав так, он вернулся к Сударому, вручил ему оружие и, вынимая из «Зенита» очередную пластину, коротко передал состоявшийся разговор.
– Теперь все зависит от вас, Непеняй Зазеркальевич. Удачи вам.
– Спасибо. Что, мне уже идти?
– Да.
Сударый бросил на ковер-самолет верхнюю одежду, вымученно улыбнулся зрителям и пошел навстречу противнику. Ветер пробирал до костей, рапира, такая красивая, с червленой гардой и рукоятью слоновой кости, вдруг показалась чем-то нелепым и громоздким, словно он вышел на улицу с кочергой.
Пискунов-Модный шагнул навстречу. В каждом движении его сквозила кошачья ловкость. Совсем недавно он шел по площади напряженный, скованный – таким же видел его Сударый в «Обливионе»; трудно было узнать путающегося в словах взволнованного мальчишку в этом уверенном в себе, сильном, прекрасно тренированном молодом человеке. Он оставил позади все сомнения, перешел черту – теперь ему нечего терять – и с головой окунулся в стихию борьбы, в которой ему нечасто попадались равные соперники, пускай только в спортивных схватках.
