И в самом деле здесь было хорошо, очень хорошо, неповторимо хорошо. Возможно, чтобы это понять, Вере Николаевне нужна была именно эта минута среди тысяч и тысяч других, именно эта и никакая другая, чтобы ей стало вот так хорошо, уютно и покойно у маленького костра среди большой тайги. Случись другая минута, и, как знать, пришли бы другие мысли, чего-то вдруг недостало или мешало бы что-нибудь, тонкий свист комара, например, Бездомцев… А сейчас — нет. И мысли были… О южном городке, пляже и коротких кострах, которые разводили из оставленных на пляже газет. Именно у такого костра и нашел ее Палашников… Да, для этого тоже нужна была своя минута, именно та, в которую он подошел к ней и спросил… Неважно, о чем он тогда спросил, гораздо важнее — как спросил и как она услышала…
— Вы красивая, Вера Николаевна, — неожиданно сказал Бездомцев. — Вам, наверное, часто об этом говорят?
Вера Николаевна с усилием оторвала взгляд от костра и с удивлением посмотрела на Бездомцева.
— Спасибо… Но я не люблю таких комплиментов.
— И Красильников, наверное, уже сказал, — как бы разговаривая с самим собой, задумчиво произнес Бездомцев. — Наверняка — сказал… Вы не любите мужа, Вера Николаевна…
Она поразилась не словам, нет, а тому удовольствию, с каким Бездомцев выговорил их. Он словно бы наслаждался этими словами, их смыслом и потому почти весел был. Зачем-то ему надо было, чтобы она не любила мужа.
— Почему вы это говорите мне? — раздражаясь, спросила она.
— Почему? — Бездомцев усмехнулся, и лицо его перекосилось в треугольник. — Все очень просто, Вера Николаевна, оч-чень просто… Я объясню… Когда-то меня обманула женщина, очень красивая, как вы… С тех пор я перестал верить красоте и дал себе слово не верить никогда. Понимаете? И вдруг приезжаете вы… Очень красивая женщина. Серьезная. Строгая. Я целый год наблюдал за вами, и вы, Вера Николаевна, чуть было не изменили мое представление о красоте. Да, я уже готов был ошибиться во второй раз, и тут появился Красильников… Не обижайтесь, Вера Николаевна, я не хотел и не хочу говорить вам неприятные слова, но как-то так получается… Знаете, липнет ведь к красоте всякое дерьмо. Извините… Я очень верил в вас. И сейчас…
— Хватит, Бездомцев! — глухо оборвала Вера Николаевна. — Что вы понимаете в красоте? Господи, его один раз обманули, и он готов… Ладно… Пора идти.
Ей было горько и больно за потерю того душевного состояния, которое появилось на минуту и так глупо оборвалось на монологе Бездомцева. Нет, он не обидел ее, он просто украл лучшие минуты жизни, которые она собиралась прожить.
