Между прочим, здравый смысл подсказывал, что все сводится к одному конкретному человеку — Кейт Бейн. На фотографии, которую показывал Джеймс, была невысокая, худенькая молодая женщина с резкими и притягательными чертами лица, с копной непокорных волос. Он назвал их бледно-рыжими, и Беатрис мысленно поправила: «Морковно-рыжие». Было совершенно очевидно, что Кейт намеренно ее избегает. Чтобы навязать кому-то встречу, одного интеллекта мало, нужен еще опыт общения, а как раз с этим у Беатрис было туго. Между тем нужда во встрече становилась все острее, как все яснее (с точки зрения интуиции, которую прежде Беатрис не ставила в грош, предпочитая аналитический подход) становилась причина, по которой Кейт от нее уклонялась. Уже не было сомнений в том, что с ней происходит. Кейт (хотя наверняка по совсем иной причине) чувствовала то же, что и сама Беатрис, когда ухаживала за умирающими родителями, — она видела в себе жертву. Когда такое происходит, то кажется, что потерял всякую власть над собственной судьбой. Это самое худшее, самое страшное представление, какое только может иметь человек. Именно это сделало Беатрис ярой сторонницей эвтаназии — потребность знать, что вся власть в твоих руках, до последней минуты жизни.
С постели послышались шорохи. Беатрис повернулась. Кэт глубже закапывалась под покровы, так что в конце концов на виду остался только кончик хвоста. Отзвук довольного мурлыканья добавил в комнату уюта.
«Терпеть не могу кошек! — заявил Леонард, едва переступив в этот вечер ее порог, а через полчаса сказал задумчиво: — Может, мне кошку завести?..»
Желания! Почему человек непременно должен все время чего-то желать? Вот и она желает — страшно подумать чего.
Беатрис повернулась к тусклому зеркалу и критически оглядела свое унылое седовласое отражение. Вот в чем главная проблема, подумала она. Что нелепая способность желать умирает только вместе с человеком.
— Грейс-то, пожалуй, права, — произнесла она вслух. — Старая ты дура, Беатрис Бачелор, и больше никто!
Она встала, выключила свет и обогреватель и поскорее, пока комната не остыла, забралась под нагретые Кэт покровы.
Сэнди перебралась в Черч-Коттедж в выходные. Ей была выделена комната с отдельной ванной и окнами в сад, за которым простирались поля, тут и там испещренные овцами. Гардероб у новой няни оказался небогатым и состоял преимущественно из джинсов и объемистых маек. Уже через десять минут после того, как ее оставили обживаться на новом месте, она была на кухне и невозмутимо выгружала из моечной машины чистую посуду. Близнецы, только что покончившие с чаепитием, во все глаза смотрели на необъятный зад, выпиравший в их сторону каждый раз, как Сэнди склонялась к машине, и без слов, инстинктивно приходили к одному и тому же решению — не спешить с налаживанием теплых, дружеских отношений.
