— Это Робеспьер, — сказал Марк. — Куплен на толкучке за десятку.
По стенам были развешаны оттиски с картин Дэвида Хокни, вдумчивые черно-белые фотографии городских пейзажей вперемежку с мастерски подсвеченными изгибами человеческого тела, а полки (это, как правило, незатейливое обиталище книг) были стальные, серые с ярко-алым.
— Нравится? — спросил Марк, делая общий жест.
— Да, очень! — Стоя в центре комнаты, Кейт медленно поворачивалась, вбирая взглядом краски латиноамериканских орнаментов, гладкую полировку пола, всю эту строгую и одновременно яркую красоту. Это было все равно что смотреть с балкона или с палубы корабля. — Очень! — повторила она. — Здесь столько света и так легко дышится!
— Потому я и выбрал второй этаж.
— А я никогда не обставляла дом… — Кейт запнулась, внезапно поняв, до какой степени это правда. — Я имею в виду с нуля. Просто пользовалась тем, что уже сделали другие. Это не казалось таким уж важным… раньше. — Она взяла со стола индийский подсвечник — медный, витой, приятно тяжелый. — Как, должно быть, чудесно видеть, что четыре стены постепенно становятся жильем, именно таким, какое тебе, лично тебе хочется.
— Чудесно, — согласился Марк, наблюдая за ней.
— Беда в том, что я слишком суетлива. Вечно в спешке, вечно на бегу, а за мной остается только хаос. Джеймс… — Кейт помедлила, — он однажды подарил мне настенную тарелку с надписью «Только нудные женщины аккуратны», но я бы не возражала, я бы даже хотела… если бы только выпал шанс что-нибудь обустроить своими руками!
— А где вы жили раньше, до Джеймса?
— На квартире. Снимала на паях с пятью точно такими же, как я. Никто из нас даже не попытался ничего там изменить.
— Почему?
— Просто в голову не пришло. Я, например, не задумывалась о таких вещах. Важно было только одно — Джосс.
— Кто это, Джосс?
— Моя дочь. Был у меня один тип, канадец. Стоило мне намекнуть ему, что я беременна, как его и след простыл.
— Вещи кажутся важными или не важными в зависимости от того, какой это этап жизни, — задумчиво заметил Марк.
— Когда родилась Джосс, мне было уже двадцать два.
— Да, я моложе, — спокойно согласился он, — и у меня было на десять лет больше свободы.
— Я бы никогда не променяла Джосс на свободу!
— Этого я не имел в виду. Свобода может показаться важной и в зрелом возрасте. Захочется восполнить ее недостаток.
— Свобода… — повторила Кейт, пробуя слово на вкус. Взяла с дивана подушку, ярко расшитую грубыми, самобытными изображениями птиц, и прижала к груди. — Здесь у вас свободой пропитан сам воздух.
