Джеймс переступил порог. Кромешную тьму прихожей разнообразила только полоска света из-под кухонной двери. Оттуда же пробивались звуки тяжелого рока.
— Это ты?! — спросил сверху голос Леонарда.
— Я. В смысле Джеймс.
— Отвратный вечерок, правда?
— Кому и знать, как не мне, — буркнул Джеймс, а громче добавил: — Я сейчас поднимусь.
— Можешь не торопиться! — прокричал Леонард. — Торопиться вообще не стоит, так что копайся, сколько душе твоей угодно.
«Очень хорошо», — подумал Джеймс, отворил первую дверь налево и нашарил выключатель. Щелчок — и кабинет (его кабинет вот уже четверть века) словно вдруг зажил знакомой и бесконечно приятной жизнью. Ожили два симметричных окна по бокам, темно-зеленый ковер на полу, потертые кожаные кресла, столы и столики с их грузом разного хлама вокруг уютных ламп (в том числе массивный отцовский стол темного дерева, некогда перекочевавший сюда из Южной Африки), а главное, книги — полки, полки и снова полки книг, от пола до потолка, книги сплошняком, строем, словно солдаты на параде. Они оккупировали все пространство стен, расступаясь только над столом, чтобы дать место любимой картине Кейт с невероятно изысканным индийским принцем в цветистом наряде.
Упившись дорогим сердцу зрелищем, Джеймс прошел задернуть на окнах гардины. Судя по продольным полосам на ворсе, ковер в этот день был вычищен прилежной миссис Ченг и очень напоминал выкошенный газон. Пахло как раз так, как он больше всего любил: старой кожей, бумагой и чистотой. Мысли вернулись к мисс Бачелор, и стало жаль, что она не сидит сейчас в одном из кресел с чашкой чаю в руках, согревая свои достойные престарелые конечности у камина и, быть может, отогреваясь душой. На совести лежал тяжкий камень. Уж если суждено кого-то сбить, так почему не краснощекого здоровяка, который встал, отряхнулся — и опять как новенький? Так нет же, под машину непременно подвернется тепличный цветочек, руки-ноги как спички, так что потом не знаешь, куда деваться от горьких сожалений!
У Джеймса вырвался вздох. Если бы Кейт была дома, она бы, уж конечно, сумела его утешить.
Оставив в кабинете свет, он не спеша поднялся по лестнице, щелкая каждым выключателем, до какого только мог дотянуться. Дверь в комнату Леонарда была нараспашку в знак того, что он рад компании. Желая вздремнуть, разгадать кроссворд, облачиться или разоблачиться (в его глазах то и другое было невероятно сложной задачей), он плотно закрывал ее и на стук ворчливо отвечал: «Прошу не беспокоить!»
