– Знаю, как князья своих людей наказывают. – Я рассмеялся. – Боярин тот, скорее всего, по его приказу и действовал.
– Если бы не он, добыча оказалась бы знатной. А так – мелочи. Правда, вожак охранников после этого боя мне арбалет и подарил. Когда княжьи дружинники оружие отбирали, которое мы в бою взяли, вожак наш арбалет тот незаметно в высокую траву бросил. Потом вернулся, подобрал, когда все миновало. А доспех я уже в бою со степняками взял. Коня я под ним убил, когда напавшая на нас шайка в бегство обратилась. Вот на обратном пути как-то тихо было. Хоть отряд изрядно поредел и пополнить его в Диком Поле некем. Правда, мы боялись, что чубы нападут. Их разъезд шел за нами два дня. Кстати, Искатель, я тогда же у себя в котомке нашел вот это. – Ждан протянул мне клочок пергамента. – Буквы вроде бы знакомые, а в слова не складываются.
Я развернул обрывок и сразу же узнал почерк. Крупные, четкие буквы, словно выводил их старательный ребенок. Но я-то знал: ребенку этому лет больше, чем мне, и зовут его Атаман.
«Ходишь по краю. Другие могут оказаться жестче, чем я».
Мы уже давно вышли из города. Я присел под деревом и задумался. Ждан приумолк, словно чувствуя особую значимость момента. Конечно, шила в мешке не утаишь. Мой спутник проявил в походе черты, свойственные тем, кто соприкоснулся с нашим учением. Это легко разглядел бы Атаман. Но сомневаюсь, что он сам следит за каждым торговым караваном. Ученики? Не каждый справится, только один из лучших. Что из этого следует? Я не сомневался, что очень много чубов, так или иначе, учились у Атамана.
И вот кто-то из них патрулирует границы, высматривая чужих учеников. Ничего предосудительного нет в том, что кто-то из них придет к чубам. Неужели у Атамана вышла с кем-то распря? Или он кого-то боится. Ждан сказал, что разъезд шел за ними пару дней. Значит, обнаружили и послали за Атаманом. Тот приехал, убедился, что Ждан связан с кем-то из его братьев или кузенов, и отправил двусмысленную записку.
Тайнопись чубов. Потому и не смог мой спутник прочитать ее. Но Атаман знал, что по силам это лишь кому-то из наших с ним братьев. Послание предназначалось не ученику, а учителю. Только смысл его от меня ускользал. А вернее, слишком много было смыслов. Который из них вложил мой брат в свое послание? Этот вопрос очень долго так и оставался без ответа. Я думал, что с братьями и сестрами меня судьба больше не сведет. Записка Атамана стала лишь первым ударом по этой убежденности.
