Ночь посерела, становится видней. Еще холоднее стало. Предутренний ветерок продувает нашу дачу. Странно, лицо горит. От волнения? Но этого раньше никогда не бывало. Сразу, как только опасность миновала, восстанавливалось душевное, а с ним и физиологическое равновесие. А теперь, смотри, горит! Ноги проклятые, еще тяжелее становятся. Болят, да и только. Нет, это не утомление.
Сосед наискосок закурил махорку.
— Издалека?
— Чего-о-о?
— Издале-е-ка?
— С Дербента!
— Все на буферах?
— До Петровска на крыше, потом на буферах. За тысячу перевалило! А тебе сколько осталось?
— Мне недалеко, до Ростова.
— Ростовский?
— Нет, издалека… из Югославии.
— Чехословак?
— Нет, южнее. Там, где Врангель.
Молчу, трудно напрягаться. Сосед опять что-то кричит.
— Что-о-о?
— Они там на буферах не ездиют!
— Там не пускают. Или в вагоне, или пешком!
— Революция будет, поездиют!
— А может, не будет?
— Ничего, пускай и они попробуют!
— Которые у нас на буферах не ездят — и там на буферах не будут!
— Не будут, мать их…
Сереет ночь, ветерок насквозь пронизывает. Хоть бы с ноги на ногу переступить! Вдали станицу видно. Наверное, мы ее проходили когда-то.
Скоро Тихорецкая. Как мы ее брали! С налета! Как на крыльях летели, бегом тянули пулеметы. Кто думал о смерти? Разве можно было думать о смерти, когда нас ждала Россия? Ждала, приняла и выбросила. Под корнями беззаветной русской храбрости и юношеского подвига завелись доморощенные черви. Тут, в Тихорецкой, да, в Тихорецкой, к которой мы сейчас подъезжаем. Здесь впервые проснулась тревога в наших сердцах за наше дело, за наше Белое дело…
Держись! Стена задвигалась, шатает из стороны в сторону, все смешалось на стрелках. И ритм, и направление, и раскат железных масс, и свист паровоза слились в сплошной гул, в кромешный ад. Держись, не рассуждай на буфере о червях, а то будут тебе черви… Вагоны выровнялись в прямую линию, но стена давит, налегает. Дай, Боже, сил!
Станция. Боль и рассуждения к черту, соскакивай скорее, а то будет поздно, «опричников» здесь, должно быть, немало.
Но что с ними? Спят, что ли? Вдоль поезда одни проводники. Но проводники не гонят, кого проводник будет гнать? А может, его брат тоже на крыше или на буферах едет где-то за хлебом для голодной семьи? Чекисты сегодня, наверное, на другой работе усердствуют. На нашу удачу, на чью-то беду.
Дважды свистнул паровоз. Лучшая музыка на свете. Начало Девятой бетховенской не может быть лучше. Там также две ноты, дважды прозвучавшие, возвещают людям радость и мир на земле.
