Снова распахнулась дверь и задребезжали кружки. Второе бахнуло. Дольше всех не стреляло первое: видно, совесть за сожженный в печке порох мучила. Наконец грохнуло и оно.
Запищал зуммер. Командир дивизиона спрашивал, что за стрельба. Комбат ответил, что, идя навстречу пожеланиям трудящихся, разрешил по одному снаряду на ствол. Комдив не ругался, но велел больше не стрелять. Политрук покосился на часы:
— В два ноль-ноль он нам по берлинскому времени ответит. Снарядов у него пока побольше, чем у нас.
Комбат послал меня предупредить расчеты, чтоб не стреляли. Я обошел орудия. Расчеты уже угомонились и укладывались спать. Передний край затих, над ним реже, чем обычно, взлетали ракеты.
Постояв и чуть поколебавшись, я направился к каптерке, где жили старшина, повар и Вера. Возле входа в каптерку в распахнутом полушубке и сдвинутой на затылок шапке стоял старшина. Он попыхивал папиросой, глаза его возбужденно поблескивали в лунном свете.
— Что, комвзвод, тоже пришел поздравить Верочку? Подождать придется, там комбат.
— Да нет, просто позицию осматриваю.
— А-а, а то подожди, он сейчас выйдет, не задержится.
Вскоре комбат вылез из землянки. Он был в меховом жилете и шапке. Сердито посмотрел на нас и спросил с раздражением:
— Чего не спите?
— Так, — безразлично ответил старшина, — разговариваем…
Комбат постоял в раздумье и сказал:
— Вы бы ей выгородку сделали. Что она у вас, как бедная родственница, в углу за плащ-палаткой ютится?
— Сделаем, — равнодушно ответил старшина, — но только забор вору не препятствие.
— Идите отдыхайте, — оборвал разговор комбат и направился к своей землянке.
Старшина не спеша докуривал папиросу. Я нехотя повернул к своей землянке, на ходу размышляя: «Н-да, одна восемнадцатилетняя девчонка и сто два бывалых мужика. Чуть подкормились, подвыпили — и все на нее смотрят. У комбата семья в городе, он к ней иногда ездит, а ведь тоже поперся к Вере заботу проявлять… Старшина смачно кривит губы… Да и я, конечно, тоже хорош!
Вдруг огневой налет? Мы все будем лежать, нацелив задницы в зенит, а Вера будет носиться под обстрелом от одного раненого к другому. Попадемся в лапы врага — нас просто поставят к стенке, а что сделают с ней? По позволь она что-нибудь, остальные сто один бросят в нее прозвище жгучее и липкое, как расплавленный гудрон».
У входа в свою землянку я остановился и окликнул комбата:
— Ее лучше поселить на батарейном командном пункте. Там бодрствуют дежурный радист и дежурный телефонист, у входа — дежурный разведчик. И землянка просторнее.
