Путем такого же приспособления, какое превратило мелопею>{50} хоров трагедии в наше оперное хоровое пение, ибо продвижение мелодии к гармонии характеризует развитие всей западной музыки (а стих — тоже музыка), классическая строфа превращается в строфу современную, с неравными строками, которые сочетаются между собой по воле поэта и подчиняются высшей инстанции вкуса, как все в изящных искусствах.
Классические комбинации весьма почтенны, они представляют собой организмы, победившие в избирательном процессе; но они не могут претендовать на исключительность, не вступая в противоречие с той самой эволюцией, которая их породила.
Поэтому любое обращение к свободному стиху может быть оправдано мастерским владением прекрасным классическим стихом: только это дает нам право на нововведения. Тут в силу вступает элементарная честность.
Наряду с их исконными достоинствами, классические формы не поддаются упрощению. И все-таки слух, привыкший к ним, требует их безраздельного владычества. А этот феномен, если его довести до крайности, выльется в триумф общего места, то есть в опошление языка.
Значит, следует еще раз подчеркнуть достоинства свободного стиха, предоставить ему, между всеми прочими, права гражданства; и ничто не послужит более этой цели, чем разнообразная, красивая рифма.
Теперь несколько соображений личного характера.
Три года назад я писал о замысле этой книги: «Целая книга, посвященная луне. Что-то вроде мести, о которой мечтаю практически с детских лет, каждый раз, как жизнь загоняет меня в угол».
Мог бы я сделать это лучше, если бы исторг из себя темную силу борьбы, вывел ее вовне, развернул в прекрасных творениях, — ведь и мрачная, благородная скорбь исходит из глаз, просветляясь в прозрачных слезах?
Была ли где-нибудь в мире более чистая и тяжкая работа, чем воспевать луну в отмщение жизни?
Так пусть она будет достойна моего учителя Дон Кихота, который числил сие светило между своих трофеев, ибо победил в честном поединке Рыцаря Белой Луны>{51}…
Перевод Анастасии Миролюбовой
