В гостиной среди кушеток тет-а-тет и каких-то пуфов стояли два письменных стола с полевыми телефонами и столик с пишущей машинкой.
В комнате было трое: Михаил, светловолосый, сероглазый человек в кожаной куртке и высокий, с крестьянским веснушчатым лицом и бегающими колючими глазами, солдат в помятой фуражке защитного цвета и расстегнутой шинели.
Михаил стоял, расставив ноги, и смотрел на солдата.
— Ну? — сказал он ему, не здороваясь со мной.
Солдат молчал. Человек в кожаной куртке кашлянул.
— Тофарищ Михаил, этот кофер у него запрали, когда он хотел ухатить со твора.
— Брал ковер? — мрачно спросил Михаил.
— Товарищ командир, — вдруг неожиданно высоким голосом закричал солдат, — я же еду на побывку домой, а ковер этот — ничейный. Он раньше принадлежал буржуям, а теперь, как их выгнали, он ничейный.
Михаил стал краснеть.
— Стало быть, выходит, растаскивай все, что есть?
— Зачем же все, один ковер…
Латыш в кожаной куртке покачал головой.
— Мы тебя путем сутить…
— Не будем, — сказал Михаил, продолжая разглядывать солдата. — Посмотри на себя: шинель расстегнута, фуражка набекрень, небрит, нечесан, ремня нет, сапоги не чищены…
— Что же, выходит, как раньше, при старом режиме?..
— Врешь! Раньше ты кому служил?
— Царю.
— Так. А теперь кому служишь?
— Народу.
— А раз так, служи как следует.
Михаил повернулся к латышу.
— Отпуск отставить. Наряд вне очереди…
Солдат замотал головой.
— Все равно уеду…
Михаил схватил его левой рукой за борта шинели, приподнял, потом поставил на место и, сжав правую в кулак, поднес его к носу солдата.
— Ты это видел? И смотри, не попадайся мне на глаза в таком виде.
Солдат, одурело оглянувшись, поплелся к выходу.
— Стой! Повернись! Налево кругом! Шагом марш!
Когда он ушел, латыш вздохнул:
— Тофарищ Михаил, фы путете иметь неприятность с фаша рука.
Михаил скосил на него глаза.
— Товарищ Калнин, садитесь и проверяйте ведомости.
Потом повернулся ко мне:
— Пойдем!
Через столовую, украшенную натюрмортами с изображением дичи и фруктов, мы прошли в спальню. Под огромным балдахином стояла двухспальная кровать. Со всех стен глядели нагие женщины с необычайно пышными формами и неестественно розовой кожей.
— М-да, — произнес я, оглядываясь.
Михаил рассердился.
— Чего «м-да»? Куда я все это дену? Через несколько дней уйдем на фронт, тогда согласно точной инвентарной описи вся гостиница будет передана Моссовету. Тут уже ко мне начхоз подкатывался: «Разрешите, товарищ командир, убрать все лишнее неприличие…» — «Куда убрать?» — «Да место найдется».
