— Ты должен чувствовать себя подобно леди Баунтифул.
— Я никогда не эксплуатировал физический труд кого бы то ни было — разве только разум.
— Значит, ты жил в очень изолированном мире.
— Я знаю, — сказал мистер Браун. Его голос достиг грани сожаления по этому поводу. — Знаю, что это так.
Элизабет почувствовала большую симпатию к нему, стоя возле отца в аббатстве. Когда она подумала об этом, то ощутила чудесное восхищение всеми вокруг нее, этой церковью восемнадцатого века и ее чрезмерно роскошным убранством, своей новой стрижкой, блестящими черными манжетами на новом пальто, Рождеством, Англией и жизнью. Хотелось петь — от всей души, радуясь, что она — часть такой жизни, такого действа, что в Рождество она разом порывает со всем тяжелым и неприятным.
Лиз повернулась к отцу и улыбнулась ему. Дункан Браун подмигнул ей, потом поднял очки на лоб.
— Что за вандалы викторианских времен были здесь?! Причем — с хоралами.
— Если, — прошептала она в ответ, — ты был просто крестьянином, что бы ты сказал доброму королю Венцеслесу?
Дункан снова подмигнул и вернулся к пению.
Стоявший неподалеку Том Карвер (Дейл оказалась за его спиной) понял, что женщина в красном пальто — действительно Элизабет Браун. Только стрижка у нее стала более короткой. Он взглянул на дочь. Та держала свою книгу псалмов почти нарочито перед носом и пела с торжественной сосредоточенностью.
Том сдвинул свои очки на кончик носа так, чтобы ему было удобно смотреть поверх них на большом расстоянии, и сосредоточил свой взгляд на Элизабет…
— Привет, — сказала Лиз.
Руфус разглядел ее. У него на руках был Бейзил, и обладание этой огромной меховой подушкой, казалось, служило достаточным оправданием, чтобы ничего не отвечать.
Элизабет улыбнулась.
— Я — приятельница твоего отца. Он помогает мне с моим новым домом.
Мальчик потерся лицом о кошачью шерсть. Эта приятельница отца казалась нормальной и не отпугивающей. На ней была такая же плиссированная юбка, какие носили его учительницы в старой школе в Бате. Учительницы в Седжбери не носили плиссированных юбок, и у них были неприятные и, как правило, усталые голоса. Когда в классе становилось слишком шумно (а это случалось частенько), они посылали школьников найти другого учителя, чтобы тот помог заставить кое-кого замолкнуть…
— Только что приехал? — спросила Элизабет. Она присела на ручку одного из кресел возле телевизора, и Руфусу теперь не нужно было глядеть на нее снизу вверх.
