Два брата | страница 78



Но Пауль никого не пытался разжалобить.

План его был наглее. Как говорил Геббельс, уж если врать, то по-крупному.

— Мы не евреи, — заявил Пауль.

Такого никто не ожидал. Свора опешила — Штенгель отрицал общеизвестную истину. Используя всеобщее недоумение, Пауль развил преимущество:

— Скажи, Томми, ты когда-нибудь видел меня с пейсами и в черной шляпе?

Томми и вправду давно дружил с близнецами. И всегда знал, что они — евреи. Нелюди, как известил немецкий канцлер. Подонки. Прожорливая раковая опухоль на теле нации. Кровососы.

— Вы гадские жиды, — сказал Томми. — Но скрываете это, свиньи. Спрятались и затаились.

— Никакие мы не жиды, — рассмеялся Пауль. — Пускай дрочила Эмиль считает нас евреями, он же хер от пальца не отличит. И даже не знает, с какой стороны к мячу подойти.

В толпе прыснули. И Томми усмехнулся.

Только что Эмиль вел команду в атаку на Штенгелей, виновных во всех германских бедах, и все ему подчинялись.

Его душераздирающие россказни помогли мальчишкам одолеть неловкость перед старыми друзьями (и отменными футболистами). Штенгели — жиды, а потому ничего не остается, как хорошенько их вздуть и навеки изгнать. В Берлине в феврале 1933-го всякий, кто дорожил собственной шкурой, не стал бы заступаться за евреев.

Однако никто не ожидал столь дерзкого отказа от еврейства, и атака захлебнулась.

Если Штенгели евреи, они заслужили свою участь, но если нет, тогда все превосходно: добро пожаловать в команду, мы снова лучшие друзья.

Даже Отто опешил, хотя старался этого не выказать. Он привык доверять братниным замыслам и расчетам, но сейчас тот нагло врал. Все знали, что Штенгели — еврейская семья. Конечно, светская — без молений, особых праздников, дурацких шляп и блюд. Отто всю жизнь питался бы сэндвичами с беконом и шкварками, но, как ни крути, он еврей, и все это прекрасно знали. Зачем отрицать-то?

Но у Пауля был туз в рукаве.

Вернее, в штанах, как позже поведал он потрясенной маме.

Над этим он думал всю неделю.

Конечно, крайняя плоть не сможет тягаться с фактами семейной истории. Но в переулке или погребе сойдет за аргумент. Для ощерившейся волчьей стаи.

Если этим аргументом помахать да еще прикрикнуть. Нагло, уверенно, яростно, напористо. Должно убедить.

И вот настало время проверить замысел.

В кольце бывших друзей и заклятых врагов, при раскладе девять против двоих, оставалось только блефовать.

— Взгляни-ка, Эмиль! — выкрикнул Пауль и свободной рукой задрал штанину футбольных трусов. — Как тебе этот парнишка?