— Ну, до завтра, — неожиданно обратился к нам Чельгат.
— Почему?
— Пойдем к своим.
— Далеко, — сказал зоотехник Анатолий Арсентьевич, — километров двадцать будет…
Чельгат беспечно махнул рукой и принялся стаскивать с крыши вездехода нарты. Он подвязал единственную постромку к ременной петле на левом полозе, подкоротил ее, прикинув к своему росту, и одел лямку через плечо.
Парни мигом проделали то же самое.
— Садись, — кивнул своей жене молодой.
Та что-то коротко сказала, и все чукчи рассмеялись, забросав ее репликами.
— До завтра, — сказал Чельгат и быстро пошел в темноту.
Он сразу растаял в ночи, и только слышно было, как его шаги участились.
Молодые люди пошли за ним вслед. Тишину нарушили зашуршавшие нарты и сухой ритм шагов.
С нами остался второй старик, которого звали Вантулян по-чукотски, а по-русски — Иван Иванович. Имя пожилой чукчанки было Вевак.
— Это же очень далеко идти — двадцать километров, да еще ночью.
Вантулян усмехнулся:
— Чельгат в этом году на пенсию пошел. А лет десять тому назад он мог еще бегом догнать снежного барана и ножом его убить… Мы проезжали первую речку от Ачайваяма, маленькую такую. От нее до культбазы тридцать пять километров. Когда Чельгат с родителями на этой речке стояли, давно, правда, то отец заставлял Чельгата каждый день упражняться — бегать от нее до места, где мы сейчас. Он каждый день туда-сюда бегал… Были, правда, люди, которые лучше него бегали. Он не самый лучший бегун был… А до стойбища сейчас быстро дойдет.
На культбазе было тепло. Железная печка, обложенная кирпичом, нагрела обе комнаты.
Мы разделись, вынесли унты в тамбур, расстелили большие зимние длинношерстные оленьи шкуры. Они были еще сыроватые. Недавний забой, не просушили.
На шкуры положили спальные мешки. В центре одной комнаты поместили лист фанеры. Накрыли клеенкой — это стол.
Хозяйственный Василий подал чай и оттаявший, теплый хлеб, сваренное оленье мясо.
Вевак переждала, когда Вася покончит с этими делами, и оттеснила его от ведерного чайника. Быть при чайнике, как при самоваре для русской хозяйки, — исключительное право женщины. Вевак зорко наблюдала за тем, как опорожняются кружки, и подливала до тех пор, пока посуду не ставили вверх дном. Здесь, как и везде на Севере, пока не перевернешь кружку, будут наливать чай.
Первым кончил пить Вантулян Иван Иванович. Вся трапеза у него заняла столько времени, сколько нам понадобилось для того, чтобы к ней приступить.
Он присел на корточки возле печки, взял оставленный кем-то журнал и стал не торопясь листать его.
