Джина смотрела мимо нее.
— Я не хотела приходить.
— Понимаю.
— То есть я не хочу быть человеком, которому нужна помощь психолога.
— Никто не хочет.
— Вы так и будете со мной разговаривать? Соглашаться с любыми моими словами? Утверждать, что мои поступки и чувства и вообще вся эта чудовищная ситуация абсолютно нормальны?
Диана Тейлор снова улыбнулась:
— Да.
— Черт! — Джина обхватила голову руками. — Тогда я буду злиться на вас не меньше, чем на Фергуса.
— Фергус? Кто это?
— Вы замужем?
— Да.
— Впервые?
— Нет, — ответила психолог. — Уже второй раз. За хозяином рыбной фермы. Он разводит радужную форель.
— Ваш первый муж вас бросил?
— В каком-то смысле. Он умер. И моя мама, полагая, что соболезнует, сказала: «Господи, у меня сердце кровью обливается, как подумаю, что ты больше никогда не будешь счастлива». И я спросила себя: «Неужели она права? Неужели я больше не хочу жить?» Но это было не так. И сейчас не так.
Джина наконец посмотрела ей в глаза.
— Почему в вестибюле столько цитат на стенах? Как в баптистской церкви.
— Нам их дарят клиенты. Эти слова помогли им справиться с горем.
— Помогли, говорите? Помогли!!! — воскликнула Джина. — Все только и говорят о помощи. «Обратись за помощью, Джина, запишись на прием к психологу. Я больше не могу тебе помогать, да и ты совсем не помогаешь Софи, верно?» От моей матери тоже помощи не дождешься, и спиртное не помогает, только хуже делается…
Диана Тейлор стала медленно катать ручку по столу.
— Под помощью мы понимаем лишь предоставление человеку возможности что-то сделать. В нашем случае это возможность исцелиться самостоятельно. Вот и все. — Она немного подумала и добавила: — Исцелиться от горя и печали.
Джина фыркнула.
— Хотите еще цитату? Моя любимая, — сказала Диана. — Шекспир, разумеется: «Пусть боль себя в стенаньях изливает: немая скорбь нам сердце разрывает»[1].
Джина промолчала. Она посмотрела на свои руки, на ноги в белых мокасинах, которые, по словам Фергуса, годились только для скучного гольфа где-нибудь на юге Испании.
— Если вы расскажете мне о Софи и Фергусе, мы сможем поговорить о вашем горе, — сказала Диана, катая ручку. — Например, сколько лет Софи?
— Шестнадцать. Мне сорок шесть, моей маме восемьдесят, а Фергусу — пятьдесят три. И он меня бросил.
— Бросил?
— Да! — почти закричала Джина. — Да, бросил! А зачем я, по-вашему, сюда пришла?
Психолог не ответила. Она взяла ручку и поставила ее в глиняную кружку с другими ручками. Помолчала. Джина смотрела на ее простые, крепкие, слегка неуклюжие руки и представляла, как мистер Тейлор с рыбной фермы надевает на ее палец золотое кольцо, обещая любить, хранить верность и утешать. Затем Джина посмотрела на свою левую руку. На ее безымянном пальце до сих пор было два кольца: свадебное — викторианское, с выгравированными лилиями, и обручальное — эдвардианское, с пятью жемчужинами и маленькими бриллиантами. Пять жемчужин означали пять слов: «Ты выйдешь за меня замуж?»
