— А вот и ваша племянница, мистер Пикеринг, — сказала старшая сестра, эффектным жестом фокусника откидывая уголок одеяла. — Ну, что вы скажете?
Малютка показалась мне чересчур красной и в какой-то испарине, но, странное дело, она действительно была похожа на меня.
— Ее назвали Лорой, — сообщила мне сестра, — у мамаши имя было уже приготовлено. Как только девчушка родилась, мать посмотрела на нее и говорит: «Ну и задала же ты мне жару, Лора». Потом она велела унести ребенка, но вдруг остановила няню и попросила: «Позвоните и узнайте, проснулся ли уже мой муж».
Время шло. Чармиан спала. Я не находил себе места. Мысль о Хелене теперь уже не давала мне покоя, мне слышался голос Макморроу, приглушенный, доносившийся издалека, словно по междугородному телефону. Сестра ушла, оставив меня бесцельно листать журналы. Затем она появилась с чаем, но я снова отказался от него.
Наконец, потеряв терпение, я вышел в коридор. Было без двадцати пяти шесть. Сестра куда-то исчезла, коридор был пуст, и весь родильный дом, залитый светом, чистый, сверкающий, пахнущий краской и похожий на яркую рекламную картинку, казался пустым и необитаемым. Сейчас хозяевами здесь были я да время. В полном отчаянии я толкнулся в первую попавшуюся дверь и очутился в комнатке, похожей на кладовую, где молоденькая санитарка мыла бутылочки для молока. Я попросил ее передать старшей сестре, что больше не могу ждать и навещу миссис Шолто завтра утром.
Я выбежал на улицу под мокрый снегопад и, терзаемый предчувствиями, стал ждать, когда в слякотной мгле появится синий огонек такси.
Когда я добрался до больницы, была уже двадцать минут седьмого. Меня провели в гостиную для посетителей, где за медной решеткой камина ярко пылали поленья и было так тепло, что казалось, будто нагретый воздух можно потрогать рукой. Я уже знал, что сейчас войдет Макморроу и скажет мне, что Хелена умерла.
Я знал, что так будет, но когда это произошло, все показалось мне жестокой шуткой.
Хелена умерла в полном одиночестве. Я вернулся домой и лег в постель, не выключая свет, не надеясь уснуть. Я твердил себе, что это невозможно, невозможно, чтобы в такой короткий срок все так ужасно изменилось. Но невозможное случилось.
Я лежал, не смея шелохнуться и не решаясь переменить положение, страшась того, что тяжесть вины с новой силой придавит меня. Но в чем, в чем я виноват? В том, что мне пришлось выбирать между Хеленой и Чармиан? Но я не выбирал. Выбора не было.
