— Типичное поведение для трога, — заметил Симоне. — Только они могут приписывать враждебную предубежденность неодушевленному предмету.
Оркатт кивнул.
— Выслушайте меня! — взмолился Уэбб. — Я вовсе не трог! Я — человек из двадцатого века!
— О, да, — подтвердил Оркатт, протянул руку и выключил машину. — И это труднее всего понять. Ты не обманывал нас, по крайней мере, когда говорил о двадцатом веке. Следы лжи отсутствовали на экране ментографа. Что лишний раз доказывает, как плохо мы знаем прошлое. Мне бы никогда не пришло в голову, что уже в те времена существовали троги — я всегда считал, что они расплодились после Мировой Катастрофы.
— Послушайте, пора выкладывать карты на стол, — грубо сказал Уэбб. — Мне лучше знать — трог я или не трог. Предоставьте мне возможность и я непременно докажу это!
— Трог, мои слова покажутся странными, но ты мне нравишься, — с неожиданной теплотой в голосе воскликнул Симоне. — Ты настоящий боец! Но, видишь ли, у нас на руках неопровержимые доказательства, так что тебе не стоит рыпаться. Вот, взгляни сам.
Он развернул на столе перед Уэббом несколько энцефалограмм — записей электрической активности мозга.
— Вот эти сняты с твоего мозга, — снисходительно пояснил он. — Это — энцефалограмма трога. А здесь, — он указал на третью ленту, прикрепленную к стене, — энцефалограмма нормального человеческого мозга. Посмотри они выглядят более чем убедительно.
Уэбб нервно сглотнул. То, что говорил Симоне — невероятно! Записи деятельности нормального человеческого мозга выглядели плавными синусоидами. Записи мозга трога — прерывистыми ломаными линиями чередующимися с пиками. Ошибиться или перепутать было невозможно — кривые Уэбба совпадали с кривыми трога.
— Но… — начал он.
Оркатт жестом остановил его, поднялся, и обращаясь к Симонсу, сказал:
— Я голоден. Пойдем-ка посмотрим, что нам приготовили на обед. А на него не обращай внимания. — Он брезгливо сморщился, заметив что Симоне растерянно глядит на Уэбба. — Никуда он не денется. Пусть им лучше займется Деталь. — Симоне с явной неохотой двинулся к двери вслед за Оркаттом.
Когда капитан вышел из комнаты, Симоне торопливо повернулся к Уэббу:
— Мне очень жаль, — сказал он. — Но я ничем не могу помочь, — и протянул ему руку.
Уэбб машинально пожал ее, отметив, что Симоне слегка кивнул ему на прощание, как бы в знак уважения, и быстро вышел.
Дверь захлопнулась, оборвав на полуслове фразу Оркатта о том, что в этом году город испытывает трудности с продовольствием.
