— Возьми этот браслет, — сказала одна из женщин помоложе. — Тебя просят танцевать во имя его владельца.
Странный рисунок, по-здешнему угловатый, но в то же время выпуклые щупальца или жилы тянутся и переплетаются, будто на минойской вазе, пришло в голову. Но поверх сумбура мыслей уже лёг ритм.
«Дум-даа, м-дум-даа, дум-даа, м-дум-даа», забил барабан. Ему вторили женские голоса.
Руки сами собой выкинулись из-под накидки вперед, подобно змеям в броске, воздавая честь и благословляя, пальцы выписывали замысловатые знаки полузабытого языка. Север, юг, восток, запад. Вверх, вниз, волнообразно, вширь. Небо, земля, ветер, вода. Торс Марины раскачивался из стороны в сторону, вперёд — назад, будто схваченный неведомой силой.
«Дум-даа, м-дум-даа, дум-даа, м-дум-даа».
Колпак сжимал виски до боли, косицы, уложенные под ним короной, врезались в виски, лоб при раскачиваниях едва не касался пола, затылок — спины. Нечто освобождается, струится на лоб — освобождение от тягот, от давящей чёрной тьмы. Течёт между лопаток, как скользкий ручей. Глаза закрыты, на губы ночным мотыльком ложится застывшая полуулыбка.
Теперь уже не один барабан — освобождённые косы хлещут по земле, рисуя на ней ритм, раскачивая как верблюда. Как песчаную черепаху. Как щит глубочайших озёр. Тело трепещет, каждая клеточка в нём звучит в единстве с другими, множество мелких жизней вступает в хор.
«Дум-даа, м-дум-даа, дум-даа, м-дум-даа».
Рвётся цепь, хальк ниспадает с гладких плеч на талию… наземь. Кружится голова, вибрирует пол, устланный коврами, вверху сгущается мрак…
И вдруг мир лопается, подобно перезрелому плоду, и наступает свет, заливающий нагие груди победительницы.
«Дум-даа, м-дум-даа, дум-даа, м-дум».
Обрыв всего.
Кажется, Марину тотчас подхватили и понесли куда-то прочь. Даже не в ту палатку, где жила.
Очнулась она от прикосновения к губам и соскам ласковых пальцев, будто выточенных из драгоценного сандалового дерева: в сознании перепутались цвета и ароматы. Может быть, цвет кожи в полутьме шатра казался светлее, возможно, запах мужчины преломлялся в кристалле её забытья, рождая семь лучей.
— Кахин.
— Да. Я пришёл поблагодарить тебя за то, что ты выкупила мой залог.
— Тот браслет?
— Он самый. С него снято заклятие, и завтра наступит время продолжить мои странствия. Знаешь, что было до сих пор моим ремеслом? Я стерёг воду. Говорили ведь тебе, что под всей пустыней покоится запертая вода, которую лишь с огромным трудом выкачивали на поверхность через систему насосов и труб? Сей труд погубила неправедная война, однако он был обречён с самого начала, как любое насилие. Оттого пленная вода рождала в песках не настоящие сады, города и дворцы, но одни миражи.
