— По фигу, — усмехнулся он. — Солнышко высушит, солнышко и излечит. И не голодный я вовсе.
С тем и убежал от своих доброхотов.
Катящийся камень не обрастает мохом, бродячий человек — домом. Наш герой не обзавелся ни семьей, ни крышей, ни корнями, ни якорем. Когда же ему указывали на эти обстоятельства и предлагали изменить жизнь к лучшему, отвечал своим обычным присловьем, порою слегка его раскудрявливая.
Тем не менее, находились люди, которые кормили его и укрывали от непогоды и злополучия, и становилось таких больше и больше с каждым годом.
Простой голыш, который постоянно шлифуют морские волны, может иногда сделаться не хуже иного самоцвета. Вот и наш странник — ничем не болел, почти не старел и казался едва ли не моложе себя прежнего.
Всякий идущий оставляет след на земле: он же, казалось, летел над нею. Зло к нему не прилипало, добро он принимал и творил походя. Выслушивал все жалобы — и не выдавал ровным счетом ничего, кроме своей коронной фразы: «Это всё по фигу!» и сопровождающих ее мотивов. Почему-то сие служило отменным утешением. Шли к нему и с тайной, иногда до того стыдной и неудобь сказуемой, что ему приходилось угадывать ее и проговаривать самому: тайну эту забирал он себе, и она пропадала в его душе, как жаба в бездонном колодце, а по поверхности кругами расходилось его коронное: «По фигу, фигушки, на фиг! Заводи себе новую помойку вместо пропавшей, только больше в ней не копайся, а сразу выкинь!»
— Не боишься ли ты, самозваный пророк, что попадешь в ад? — упрекали его.
— Ад мне по фигу! — отвечал он неизменно.
— Разве ты не надеешься попасть в рай? — возражали ему с ехидцей.
— Неунывающий уже имеет рай в самом себе, а что до прочего — то по фигу! — отвечал он снова. — А если мой рай во мне, то и я, смотря наоборот, нигде кроме как в нем.
Любая перелетная птица, даже та, что отстала от клина, когда-нибудь находит землю своих упований. Вот и его занесло, нежданно для него и негаданно, на ту улицу и в тот переулок, где жила его любимая. Был он ей предназначен от самого своего рождения, только не знал о том.
Вышла она на порог своей калитки, калитки в глухом заборе, вся закутанная в покрывала, ибо хотела его испытать, а, может быть, не хотела сразу убить всем цветением красоты своей. И первым, что она произнесла, нежно смеясь, было:
— Неужели и я тебе буду по фигу, упрямец?
— Нет, — покачал он головой и улыбнулся в ответ. — Все прочее, и верно, было для меня сущей трухой, потому что я, еще не отыскав, уже знал тебя.
