Шествовало. Теперь прячется на опушке.
Картина умиротворённого свинства. Соседские доны вперемешку с домочадцами всех рангов и, похоже, во главе с самим кастеляном перепились вусмерть. Собаки лижут пол рядом со столами, на которых громоздятся блюда, кувшины и бутыли, одна затащила под стол нечто лохматое и треплет.
Впрочем, дела обстоят не так уж мирно: у той особи, что заняла место рядом с камином, внезапно загорелись волосы, добавив оригинальную нотку в букет местных ароматов. Волосы тут же потухли, но забавно, что особь даже не шелохнулась.
Я двинулся по коридорам, на ходу пересчитывая мертвецов и замирая возле самых живописных. Например, женщин с юбками, туго обёрнутыми вокруг головы. Судя по всему, побоище имело место быть вскоре после того, как охрана заступила на пост, и осталось ею незамеченным. Дебош как дебош, привычное дело. Возможно, женихи доны Пелопы взяли слишком много воли. Как её, кстати, величают на самом деле?
Вот, кстати, живой, привстаёт на локте. Благородные седины, бархатный камзол, весь в новомодных пуговицах и пряжках, кровь запеклась вокруг ноздрей и губ. Чужая сталь прошла чуть ниже, чем требуется по правилам: в сердце попасть по неопытности довольно трудно.
— Парень, хорошо ты… Скачи за хозяином. Скажи…
— С доной хозяйкой-то что, дон замковый? И с доном баронетом?
— Донохрид… Заперлась в малой светлице. Потом я её. Снаружи, Чтобы не погубила себя. Стражу без оружия в большой кладовой. Загнали. Баронет…
Потянулся всем телом и упал навзничь, не договорив.
Светлица — скорее всего, зала под самой крышей. Неужели мне так свезло, что все друг друга прикончили и я хозяин положения? Маловероятно.
Мимоходом подобрал меч из разряда малых шпаг, этакую спицу — смертоносна и очень удобна в коридорном бою. Потянул из угла одну из накидок, навернуть на предплечье вместо щита…
Опа. Под накидкой прячутся.
Зверь бежит на ловца.
Мальчишка, белый и тонкий, как горностай.
Абсолютно голый.
Кажется, вот теперь я понял. Не удалось поразвлечься с мамашей, не слишком — с её камеристками, так завалим сынка. Дона сама виновата: не озаботилась держать у подола. Тех, кто мешает, зарубим…
У меня ну совершенно испорченное воображение. Такова моя серая планида.
— Ты чужой, — бормочет юный наследник Пампы, норовя перетянуть плащ на свою сторону. — Не знаю твоего лица.
— А что, вам знакомых лиц сегодня не хватило, благородный дон Телема?
Вспомнил его имя. Парадоксально помогла «Улиссея». Это хорошо.
