Бесшумно низвергаются водопады храмов.
Оба возлюбленных просыпаются на влажном зелёном лугу под ветвями, простертыми над ними пышным шатром их живого хризолита. Нет ничего в мире, кроме теплой почвы, деревьев с набухшими почками и грандиозного двубашенного собора из розовато-желтого камня, что рвется к сияющему лазурью небу всей своей окрылённой мощью.
— Гарпократ получил силу — и снова начинает время, и каждый виток его круговорота, каждый возврат к себе, каждое обновление должны быть оплачены. Мы дали земле семя, и пепел оборотился листом, прах стал матерью жизни. Но, говорит он, это лишь начало, — горячо шепчет Арман.
— Ты точно знаешь, что мы поступили как должно? — спрашивает Элинар.
— Разве в тебе самом не записано это лучшим из языков — языком тела? — отвечают ему. Кто — его друг, его внутренний голос, само их обоюдное молчание?
Двое мужчин, две матери юнцов, двое их погодков благоговейно наблюдают за ними в окно Вольного Дома. Собственно, прямо смотреть на таинство им «не достоит», да и не нужно. Лишь бы не грозила опасность птенцам Хельмутова гнезда.
— Совершено, — говорит Фрейри-Юлиана, молодой король Верта и мать Армана.
— Они, чего доброго, думают, что это им сон приснился, — хмыкает Фрейр, раскоронованный король, отец Элинара.
— Пускай думают: наяву они не были бы так смелы, — отвечает ему Юлиан, отец Армана и Фрейров возлюбленный.
— Почему это? Они же из рода сидов, как и мы с Юлианой, — Фрейя пожимает плечами.
— Ты с Фрейри, — поправляет ее брат. — И в них есть кровь Моргэйна, который не боялся любви с тем асасином из замка Ас-Сагр, как то бишь его… Однако это совсем еще дети — пускай думают, как им легче.
— Сны сидов равны бытию, — кивает король Фрейр соломенно-рыжей головой: апельсин или солнце. — Слияние сидов равно разрушению, восстание их плоти — сотворению нового. Такое нашим отрокам пока не вынести.
— Так это мальчики приблизили Рутен сюда, к нам? — спрашивает Бельгарда.
— Наверное, сначала мы сами — читая книгу. И лишь потом они, — отвечает ей брат-близнец.
— Но зачем?
— Чтобы мы прошли след в след и продолжили их действо.
На этой судьбоносной и культовой фразе дверь в светлицу распахивается настежь и влетает papan terrible, жуткий псевдопапаша семейства — Бьярни. Сходство его с побратимом, королем-отшельником Кьяртаном, год от года становящееся всё большим, сейчас поистине ужасает — ибо выражается он отнюдь не на царский манер.
— Нет, шефы мои дорогие, от этого и впрямь крыша станет набекрень!
