— Достоевского, из «Преступления и наказания».
— «Все позволено»! — с нескрываемым презрением подхватил Ленин. — Вот мы и приехали к сантиментам и словечкам хлюпкого интеллигента, желающего топить… революционные вопросы в морализирующей блевотине. Да о каком Раскольникове вы говорите? О том, который прихлопнул старую стерву ростовщицу, или о том, который потом на базаре в покаянном кликушестве лбом все хлопался о землю? Вам… может быть, это нравится?..
«Ничто так не претило Ленину, — замечал Л. Троцкий, — как малейший намек на сентиментальность и психологическое рассусоливание». «Очень строго относился к себе. Но копанье и мучительнейший самоанализ в душе ненавидел», — подтверждала это отношение Н. Крупская.
Чересчур пристальное внимание к темным сторонам человеческой души Ленина отталкивало, в одном из писем он называл это «архискверным подражанием архискверному Достоевскому». И добавлял, поясняя свою мысль: «Мне пришлось однажды провести ночь с больным (белой горячкой) товарищем — и однажды «уговаривать» товарища, покушавшегося на самоубийство (после покушения) и впоследствии, через несколько лет, кончившего-таки самоубийством… Но в обоих случаях это были маленькие кусочки жизни обоих товарищей». А выискивать в жизни подобные «кусочки», чтобы «соединить их все вместе… значит, малевать ужасы, пужать и свое воображение, и читателя».
В то же время Владимир Ильич однажды заметил: «Не забывайте, что Достоевский был приговорен к смертной казни. Над ним был произведен варварский обряд разжалования, а после объявлено, что Николай Первый «помиловал» его, сослав на каторжные работы».
Из сочинений писателя Ленин высоко оценивал главным образом «Записки из мертвого дома». Он называл этот роман «непревзойденным произведением русской и мировой художественной литературы, так замечательно отобразившим не только каторгу, но и «мертвый дом», в котором жил русский народ при царях из дома Романовых».
В одобренном Лениным списке памятников 20 русским писателям, которые решено было установить после революции, читаем:
«1. Толстой.
2. Достоевский…»
Вообще революция попыталась утвердить новое отношение к Достоевскому и его героям. В Малом театре в 1921 году, например, проходили «суды над Раскольниковым». На одном представлении его оправдали (как «действовавшего в состоянии невменяемости»), а на другом — признали виновным…
С другой стороны, само имя писателя в 20-е годы как пароль объединяло вокруг себя противников революции. В том же 1921 году независимый петроградский журнал «Начала» как бы устами писателя, размышляющего о будущем России, резко осуждал цареубийство, безбожие, революцию и любой бунт вообще… «С бунта ведь начал тот, кто первый отпал от Бога… от него, от этого первого гордеца, который говорил, что он людей любит и за их права заступается, от него, этого первого бунтаря, произошли все остальные, все эти крупные и мелкие бесы, которые бродят по земле и смущают людей видениями рая, откуда они же людей изгнали!»
