Большевичка Мария Эссен писала: «Чернышевского Ленин считал… крупным художником, создавшим непревзойденные образы настоящих революционеров, мужественных, бесстрашных борцов типа Рахметова.
— Вот это настоящая литература, которая учит, ведет, вдохновляет. Я роман «Что делать?» перечитал за одно лето раз пять, находя каждый раз в этом произведении все новые волнующие мысли, — говорил Ленин».
Образ Рахметова позволяет понять Ленина лучше, чем все сочинения Маркса. Поэтому остановимся на нем подробнее. Всю свою жизнь — от чтения до гимнастики — Рахметов подчиняет определенной цели и строго продуманному распорядку. Цель, как нетрудно догадаться, — революция, которую Чернышевский иносказательно называет в конце романа «переменой декораций».
«Он [Рахметов]… принял оригинальные принципы и в материальной, и в нравственной, и в умственной жизни… Он сказал себе: «Я не пью ни капли вина. Я не прикасаюсь к женщине». А натура была кипучая. «Зачем это? Такая крайность вовсе не нужна». — «Так нужно. Мы требуем для людей полного наслаждения жизнью, — мы должны своею жизнью свидетельствовать, что мы требуем этого не для удовлетворения своим личным страстям, не для себя лично, а для человека вообще, что мы говорим только по принципу, а не по пристрастию, по убеждению, а не по личной надобности». Поэтому же он стал и вообще вести самый суровый образ жизни… Одевался он очень бедно, хоть любил изящество, и во всем остальном вел спартанский образ жизни; например, не допускал тюфяка и спал на войлоке, даже не разрешая себе свернуть его вдвое… Он успевал делать страшно много, потому что и в распоряжении времени положил на себя точно такое же обуздание прихотей, как в материальных вещах. Ни четверти часа в месяц не пропадало у него на развлечение, отдыха ему не было нужно. «У меня занятия разнообразны; перемена занятия есть отдых».
Рахметов устраивает себе суровое испытание: лежит всю ночь на гвоздях. Пришедшему к нему посетителю открывается жутковатая картина. «Рахметов отпер дверь с мрачною широкою улыбкою, и посетитель увидел… спина и бока всего белья Рахметова (он был в одном белье) были облиты кровью, под кроватью была кровь, войлок, на котором он спал, также в крови; в войлоке были натыканы сотни мелких гвоздей шляпками с-исподи, остриями вверх, они высовывались из войлока чуть не на полвершка; Рахметов лежал на них ночь. «Что это такое, помилуйте, Рахметов», — с ужасом проговорил Кирсанов. «Проба. Нужно. Неправдоподобно, конечно; однако же, на всякий случай нужно. Вижу, могу».
