Профессор Шварц лежал, вытянувшись во весь рост на плитках пола, между столом и плитой. И с первого же взгляда было ясно, что ему больше не встать.
— Что тут такое? Что случилось? — спросил чей-то суровый голос.
Баггси Вейс, совершенно потерянный, что-то простонал.
С силой оттолкнув его, преподобный Мердок опустился на колени рядом с телом.
— Этому человеку уже не требуется помощь религии, теперь спасение его души зависит лишь от неисчерпаемого милосердия Создателя, — произнес он, поднявшись. — Кто его убил?
— Да, да, кто? — взорвался Люк Адама. — Знал бы я…
— Знали бы вы, сын мой?
Люк Адама, не отвечая, повернулся к Баггси Вейсу.
— А ты где был, когда его прикончили? Я думал, вы вместе…
— Мы и были какое-то время вместе, — подтвердил Баггси Вейс. — Потом он ушел, ничего не сказав. Я думал, за тобой.
— За мной? С какой стати?
— Его преподобие громил нечестивцев, мы уж и не знали, куда деваться. — Баггси наморщил лоб и покраснел. — Послушай-ка, уж не хочешь ли ты спросить меня насчет алиби? А если так, то, может, я и сам мог бы спросить тебя насчет того же самого?
Люк Адама пожал плечами.
— Вы долго не возвращались, и я спустился сам.
— И что, не туда попал?
— Я думал, вы в гостиной. Я только что оттуда вышел.
— Интересно получается! Его преподобие орал достаточно громко, чтобы и глухой понял, где он.
— Ну, хватит! — угрожающе произнес Люк Адама. — Мне хотелось бы тебе напомнить о том, что пока только ты один не получил пули!
— Очень может быть! Вот только ты — единственный, по которому этот аутсайдер дважды промазал!
— А тебе, значит, хотелось бы, чтобы я сдох?
— Нет, но так было бы понятнее.
Преподобный Мердок, до сих пор безмолвствовавший, не удержался и вставил слово:
— «Вот шесть, что ненавидит Господь», — сказал Соломон, сын Давида, царь Израиля. «Даже семь, что мерзость душе Его: глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству, лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями». — Голос пастора поднялся почти до визга. — Будьте вы прокляты, нечестивые люди, наемники Асмодея, чудовища беззакония! И будьте прокляты вы, Аделия, несчастная кокетка, распутная девка, жрица Порока, язва моих преклонных дней! Только ваша покойная мать, если сидит одесную Всемогущего, может заступиться за вас перед Ним!
— Отец! — взмолилась Аделия, на которую эти слова все-таки подействовали, как она ни крепилась. — Я… я прошу у вас прощения, но мне не в чем себя упрекнуть. Лишь видимые обстоятельства говорят против меня.
