Второе отделение публика ждала с нетерпением. Предстояло выступление воздушных акробатов, сестер Даниловых.
Толкаясь в течение дня около цирка, Сенька по серебряному кольцу узнал одну из сестер.
Сестры Даниловы занимали уборную в нижнем ярусе здания.
Когда грянул выходной марш, Свист встал со своего места и в полутьме нащупал перила лестницы.
В служебных помещениях сейчас было пусто. В конце длинного коридора дремал сторож.
Тускло светили редкие электрические лампочки. Пахло опилками и конюшней.
Никем не замеченный, Сенька подошел к двери с табличкой «Даниловы» и вставил в замочную скважину отмычку.
Слабо щелкнул замок. Проникнув в уборную артисток, он включил электрический фонарь.
Луч света скользнул по стенам и остановился на туалетном столе. В ярком пятне Сенька сразу увидел ожерелье.
Быстрым движением он схватил его и прислушался. Глухо доносилась музыка. Словно рокот моря прокатывались аплодисменты зрителей.
Выключив фонарь, похититель выскочил в коридор. Затем проскользнул в вестибюль.
Представление заканчивалось. Контролеров у входа не было. И, пользуясь этим, Свист беспрепятственно вышел на улицу.
Ранним утром Свист незаметно пробрался в каморку сапожника.
— Вот! — вытаскивая из-за пазухи ожерелье, воскликнул он.
— Тише, ты... — оборвал его Пискун, отбирая ожерелье.
— А гроши? — осторожно спросил Свист,
Пискун сунул ему десятирублевку:
— А теперь — сматывайся!
Сенька едва не застонал от обиды. Так рисковать — и напрасно...
Пискун в упор взглянул на него:
— Ну?
Свист сообразил, что дальнейшее пребывание здесь бесполезно, и, хлопнув в сердцах дверью, исчез.
А поздно вечером явилась Лохова.
Пискун молча вручил ей ожерелье.
Лохова приказала:
— Заприте дверь. Дайте бумагу и краску.
Пискун повиновался.
Лохова отодвинула в сторону инструмент сапожника и положила на столик лист чистой бумаги.
Пискун наблюдал за ней.
Лохова разрезала ножом нить. Бусинки рассыпались.
Она взяла одну из них, смазала краской и осторожно прокатила по бумаге.
На белом листе появилась черная полоса, испещренная линиями.
Вторая бусинка тоже оставила след. За ней — третья, четвертая...
Закончив, Лохова протянула бумагу сапожнику. И, тогда Пискун догадался, что перед ним какой-то план.
— Что это? — недоумевая спросил он.
— План катакомб Южного. А здесь, — показала она на скрещение белых линий, — склад авиабомб, оставленный немцами при отступлении. Русские не подозревают о его существовании.
— Для чего вы мне говорите это?
