— Это все из-за той девушки? — спросила мать. — Дочери плотника? Она приедет туда?
— Я не знаю, получила ли она мою записку.
— Если нет, то ты будешь уезжать совсем один.
— Посмотрим, — сказал он. — Я бы лучше попрощался здесь.
— Хорошо, как хочешь. Я буду молиться за тебя, сынок, и постоянно думать о тебе.
— Ладно, — он наклонился и поцеловал мать. — У меня может не быть времени помолиться за себя.
Его поезд отправлялся в девять вечера. Он уже отходил, когда Бетони выбежала на платформу. Она сразу же увидела его и побежала навстречу, пытаясь коснуться его руки, когда он наклонился к ней, высунувшись из окна. Их пальцы на мгновение сплелись, коротко обменявшись теплом и нежностью. Поезд набрал скорость и разделил их. Бетони побежала рядом, Майкл смотрел на нее полным боли взглядом, его губы шевелились, но он не мог произнести ни слова. Ему хотелось открыть дверь и выпрыгнуть. Она становилась все меньше и меньше и, наконец, оказалась на самом краю платформы.
— Майкл, береги себя, береги себя! — кричала она, и он услышал ее за шумом локомотива. — Возвращайся живым! Я буду ждать тебя!
Ночь он провел в Лондоне, где услышал много разговоров о готовящемся наступлении даже среди персонала гостиницы. Он рассказал об этом Морису Тремирну, капитану второго батальона, который тоже остановился в «Кенилворте».
— Даже мальчишка, который чистит сапоги, знает о наступлении. И в газетах полно намеков. Мы вполне можем послать кайзеру телеграмму с точным указанием места и времени!
— В этом-то все и дело! — сказал Тремирн. — По тому шуму, который мы подняли, немцы никогда не поверят, что наступление действительно произойдет, как ты не понимаешь!
Майкл отвернулся, поймав взгляд своего нового денщика. Ловелл был сама осторожность, но его взгляд был весьма выразительным.
Три дня спустя они прибыли в свой батальон в Бетюн. Майкл был рад увидеть знакомых. Шесть месяцев — долгий срок. Он старался не думать о тех, кого не стало. Он старался не считать, сколько их было.
— Господи, да ты отлично выглядишь! — сказал Лайтвуд. — Я тебя еле узнал.
— Много новых ребят пришло, и не все они безнадежные, — сказал Эшкот. — Вот этот, например, неплохой парень. Он привез последние граммофонные пластинки. — И он показал на молодого офицера, стоявшего рядом. — Его зовут Спарри. А мы зовем его Уид.
— А какой теперь тут старший офицер? Хороший человек или так себе?
— Хороший, очень серьезный, просто отец наш. С уважением относится к человеческой природе, с нами обращается почти как с живыми существами.
