Сама атмосфера вокруг пьесы «Батум» была радостно возбужденная. Во МХАТе распределялись роли и обсуждались сценические костюмы. Все сходились на том, что главная роль будет отдана Хмелеву, ведь Сталин говорил ему: «Вы хорошо играете Алексея. Мне даже снятся ваши бритые усики. Забыть не могу».
Пьеса была закончена в рекордный срок. Состоялась читка «Батума» в театре. По свидетельству М. О. Чудаковой, Елена Сергеевна рассказывала: «Когда подъехали к театру — висела афиша о читке «Батума», написанная акварелью, вся в дождевых потеках. «Отдайте ее мне! — сказал Миша Калишьяну. «Да что вы, зачем она вам? Знаете, какие у вас будут афиши? Совсем другие!» «Других я не увижу».
Пьесу отослали в секретариат Сталина, была создана бригада из МХАТовцев для поездки в Тифлис и Батум, в нее был включен и Булгаков. Но когда поезд остановился в Серпухове, в вагон вошла женщина-почтальон и вручила писателю телеграмму. Текст ее был кратким: «Надобность поездке отпала возвращайтесь Москву».
Главный герой пьесы, уже одобренной в Комитете по делам искусств, категорически высказался против ее постановки. Вождь сказал, что «пьесу «Батум» он считает очень хорошей, но что ее нельзя ставить».
17 августа 1939 года к Булгакову на квартиру пришли руководящие деятели МХАТа В. Г. Сахновский и В. Я. Виленкин. Согласно записи Е. С. Булгаковой, Сахновский заявил, что «театр выполнит все свои обещания, то есть — о квартире, и выплатит все по договору».
Дело в том, что МХАТ, агитируя Булгакова писать пьесу о Сталине, обещал добиться для него лучшей квартиры — к сожалению, «квартирный вопрос» волновал писателя до конца жизни. Выполнить это обещание театр не успел, а деньги по договору честно выплатил. Сахновский также сообщил: «Пьеса получила наверху резко отрицательный отзыв: нельзя такое лицо, как И. В. Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать. Наверху посмотрели на представление этой пьесы Булгаковым как на желание перебросить мост и наладить отношение к себе».
Булгакову передавали и более пространный сталинский отзыв о его пьесе: «Все дети и все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине».
Вождь по каким-то причинам не желал видеть на сцене себя молодым. Для мифа требовался образ уже умудренного жизнью человека, лидера великой страны. Для этой цели лучше всего годилась фигура Сталина конца 1920-х — начала 1930-х годов, когда он уже достиг «высшей власти». Молодой Иосиф Джугашвили в этом качестве для мифа не годился.
