Больше всего ему хотелось рассказать мне про свои болезни. Из задней комнаты пахло кухней. Как я предпочитаю получить рубашки и белье — глажеными или неглажеными? Может, только рубашки погладить? Да-да, рубашки погладить. Все будет готово тогда-то, в таком-то часу. Ну что ж. До свидания.
В кафе с круговой стойкой я заказал бокал вина. Молодая пара с детской коляской стояла у стойки, беседуя с молодым хозяином, который был одет в пуловер и смахивал скорее на посетителя, чем на хозяина. Рядом сидел на табурете какой-то человек с развернутой газетой, временами он отрывал взгляд от газеты и тоже вставлял несколько слов в разговор. Из музыкального автомата долетала веселая песенка в стиле кантри, косые солнечные лучи потихоньку проникали в кафе, я потягивал вино, навострив уши и глядя на улицу, по-утреннему пустынную и даже под деревьями озаренную солнцем, совсем скоро откроются магазины. Я не спеша допил вино, заказал еще бокал. Только когда вышел за дверь и бесцельно зашагал дальше, я наконец-то вновь услыхал уличные шумы. Наверно, внутренне отключал их, а теперь они вернулись. Я облегченно вздохнул. Все шло своим чередом. Все идет своим чередом, пробормотал я. И вдруг, как никогда, устыдился, наверно, оттого, что я чужой на этой улице, где все шло своим чередом; мне здесь нечего делать, нечего ждать, не на что надеяться, я просто коротал время и, словно накрытый стеклянным колпаком, делал шаг за шагом.
Коричнево-бурый цвет лестничной клетки мне решительно не по вкусу, думал я, поднимаясь в квартиру. Коричнево-бурый, как школьные парты, как учебные пособия, как блевотина. Теперь это цвет моих будней, мой цвет.
Вот и квартира, дверь с тремя замками. Что за обуза, что за тягость?
Консьержка внизу кивком поздоровалась со мной, кажется, она была под хмельком. Растения в кадках, расставленные в угловатом внутреннем дворике, находились, видимо, на ее попечении, и на ней же лежала обязанность выдавать корреспонденцию, если таковая придет на мое имя. Пьянчужка. Небось не ест почти ничего. Тощая, костлявая, но тем не менее выглядит крепкой, энергичной. Или эта энергичность идет от злости? Лицо болезненно-красное — тоже от злости? Она закашлялась, не выпуская изо рта сигарету. Сообщила, что за город никогда не ездит, сельский воздух ей не на пользу, кашляет она там. За спиной у нее ошивался какой-то полноватый юнец — ее сын? О моей тетушке она говорила тоном, в котором сквозила симпатия или, по крайней мере, уважение. Я у нее симпатии не вызывал. Наверно, считала меня охотником за наследством. Откуда ей знать, как неуютно мне в тетушкиной квартире. Ведь я там чужой. Такое впечатление, будто консьержка глаз с меня не спускает. Нынче утром я вроде бы крался мимо нее уже второй, не то четвертый раз?
