А затем стянул джинсы, развязал мои лодыжки и лег на меня.
Поворачиваюсь. Все время думаю о Джезе: он крепко спит наверху, на старой железной кровати, снова накачанный лекарствами. Не могу успокоиться. Шелковые шарфики в комоде не выходят из головы. Выбираюсь из кровати, натягиваю кимоно, хватаю шелк и поднимаюсь в музыкальную. Пользуюсь возможностью хорошенько рассмотреть мальчика. Джез полураздет: в трусах и футболке. Похоже, сон сморил парня, когда он снимал толстовку, — рука так и осталась в рукаве. Наблюдаю, как дыхание двигает его адамово яблоко, как вздымается и опадает его грудь. Пупок совсем не впалый, он сидит в идеальной неглубокой ямке посреди мышц живота: три крохотных валика меж двух складочек. Трусы-боксерки свободно висят на узком тазе; ноги длинные, гладкие и мускулистые, как у лошадки. Моя б воля, заморозила бы его, так же как в моей памяти заморожен пятнадцатилетний Себ. Но этому не бывать. Беру первый шарф и крепко обвязываю вокруг правого запястья Джеза. Потом так же крепко привязываю шелк к железному столбику кровати. Точно так же, как Себ привязывал меня. Все движения, все надежные узлы хранятся в памяти. Проделываю то же самое с левой рукой и здоровой ногой мальчика. Закончив дело, ложусь рядом, протягиваю руку через нижнюю часть спины парня и опускаю на его бедро. Кожа такая теплая… Мальчик не шевелится. Извиваясь, опускаюсь по матрасу и позволяю себе поцеловать его живот. Просто не могу удержаться. Он идеален: цвет, очертания; кожа пружинит, если нажать и отпустить. В его солоноватом вкусе чудится что-то родное и в то же время дикое. Вглядываюсь в чистую кожу парня, пытаясь отыскать недостатки, — ни одного. Лижу его, словно густой горячий шоколад в миске, неторопливо наслаждаясь моментом, пока Джез мирно спит. Его дыхание над моей головой теплое и ровное. Тишину нарушает непривычно визгливый голос телефона внизу. Я потихоньку прихожу в себя. Перед глазами все плывет. Как бы с высоты вижу: я припала к телу юноши, мои волосы скользят над его поясницей. Шокированная картиной, отрываюсь от Джеза, по-прежнему привязанного к кровати. После робкого лунного света в комнате на лестнице совсем темно. Крадусь вниз, держась за перила и чуть дрожа. Вхожу в гостиную. Замираю и слушаю. Телефон продолжает звонить. Я охвачена таким восторгом, что боюсь выдать себя. Аппарат переключается на автоответчик. Звуковой сигнал. Потом — лишенный эмоций голос взрослой женщины. Девочка, которую я принесла в мир, говорит так, будто мы едва знакомы:
