. Сильна же она именно тем, что в ней, впервые, решились поместить ряд текстов, к революции прямого отношения не имеющих.
Что касается остальной литературы, Вы продолжаете быть строгим судьей. Конечно «Скоттов (?!), Шекспиров и Дантов» пока не видно, но в одном из последних номеров «Граней» (в самом толстом) появилась замечательная (кроме последних 2 строф) поэма С.М. Рафальского[118]. Он — малоизвестный, но очень интересный поэт Пражской школы[119] («Воля России»), которой я в последнее время все больше интересуюсь и даже начинаю предпочитать ее парижской. Кроме Рафальского в ней был интересный поэт Вячеслав Лебедев — сухой экзотик, вроде Киплинга, но без его «народных» словечек и в особенности Алексей Эйснер, сильный и своеобразный поэт с евразийской тематикой. К сожалению, в Париже трудно собрать все материалы, а то я бы хотел о них напомнить статьей. А среди Вас, «новых» эмигрантов, замечаю Олега Ильинского, по-моему, очень даровитого (хотя он и немного кривляка). Если бы не это кривляние (которое может еще пройти), я его предпочел бы даже Ивану Елагину. Но вообще, отчаиваться нечего, талантливые люди в природе есть и в любую минуту могут проявиться. После войны 1945 г. в эмиграции выросли еще 2 поэта, о которых стоит упомянуть: Ю. Одарченко[120] и А.Е. Величковский[121]. Они старые эмигранты, но впервые выступили после войны.
«Опыты» пока в Париже не получаются. Если там бывают Ваши статьи, то я лично очень об этом сожалею. Сожалею также о том, что Ваша книга о Хлебникове должна выйти по-английски. Хотя я на этом языке и читаю вполне свободно, но, все-таки, жаль. Удалось ли Вам, на чужом языке, остаться таким же замечательным критиком, как по-русски?
Сожалею насчет пробела в микрофильме (видно, что фотограф, к которому я обратился (хотя он официальный фотограф Национальной библиотеки), оказался настоящим плутом — выслал Вам микрофильм обыкновенной почтой, хотя ему было уплачено за воздушную, и вот, еще недобросовестно сделал работу). Но теперь уже, увы, этого дела исправить нельзя, ибо книжка была продана за границу, я даже точно не знаю куда — не то в Италию, не то в Швейцарию, не то еще куда-то. Ее предлагали и нам, в Национальную библиотеку, но цена оказалась слишком высокой.
Если Вы продолжаете писать стихи — попробуйте прислать мне несколько, на выбор, для антологии, которую готовлю. Конечно, если Вы согласны в ней фигурировать. Из Вашей длинной поэмы про чертей я все— таки ничего не выбрал, да и неохота разрывать на части цельную вещь. В «Гурилевских романсах», конечно, можно было бы кое-что найти. Но если у Вас имеются новые тексты, то, надеясь на нормальное созревание человека и его мастерства, среди них, может быть, имеется лучшее. Не помню, писал ли уже Вам о моем наблюдении, что в большинстве случаев лучшие стихи каждого поэта — самые поздние. Бывают, конечно, и исключения. Но они указывают на невысокое качество поэта и на какое-то неблагополучие в его творчестве. Примеры первого порядка: Фет, Блок, Волошин, Клюев, Вяч. Иванов, Хлебников, Ходасевич, Гете, Гельдерлин, Рильке, У. Стивенс, Иэтс, Э. Мюэр, наконец — Пушкин. Примеры второго порядка (не говоря о людях рано умерших, как Лермонтов, Новалис или Ките, о которых неизвестно, что бы с ними было): Полонский, Бальмонт, Маяковский, Г. Бенн, Ст. Георге, У. Оден… Нам, русским, и другим народам, живущим по ту сторону железного занавеса, пришлось особенно плохо из-за того, что по мере созревания наши поэты теряли свободу высказывания. Так что лучшие стихи, напр<имер>, Пастернака, Заболоцкого и др. — как раз первые, самые ранние. Особенно это обидно в случае украинцев Тычины, Рыльского и Бажана, еще ужаснее разгромленных партией, чем Заболоцкий или Кирсанов. Замечательные польские поэты Пшыбош
