Что мне оставалось делать? Надеяться на новую встречу с Гитлером? Но о ней больше не было речи. Договариваться с мелкими сошками в Брюсселе? Но они ничего не решали. Помимо прочего, они пыжились от самодовольства, присущего победителям в войне, свысока смотрящими на побеждённых штафирок. Мы испытывали обоюдную неприязнь. Нужно было добиться того, чтобы в один день на равных говорить с Гитлером и победоносным Райхом. Но как это сделать? На тёмном политическом горизонте не виднелось ни малейших проблесков.
Именно в это время внезапно 22 июня 1941 г. началась превентивная война против Советов, сопровождаемая призывом Гитлера к добровольцам всей Европы принять участие в битве, которая должна была стать уже войной не только немцев, но войной, общей для всех европейских солдат. Впервые с 1940 г. возник общеевропейский план.
Отправиться на Восточный фронт?
Несомненно, скромный бельгийский контингент, который мы сумели собрать вначале, не мог бы заставить обратиться в бегство Сталина! Среди миллионов сражающихся, мы были лишь горсткой
Но наше мужество могло компенсировать нашу малочисленность. Никто не мешал нам сражаться, подобно львам, проявляя исключительное мужество, что доказало бы нашим вчерашним врагам силу их теперешних боевых товарищей, а, тем самым, и то, что народ, к которому они принадлежат, заслуживает уважения и достоин того, чтобы однажды стать признанным народом в Новой Европе.
Наконец, другого решения просто не было.
Конечно могли победить и союзники.
Но, скажем честно, сколько европейцев верили в эту победу осенью 1940 г. и в начале 1941 г.? Пять, десять процентов? Были ли эти пять процентов более проницательны, чем мы? Сложно сказать. Американцы, без участия которых поражение Третьего Райха в 1941 г. казалось немыслимым, продолжали придерживаться политики, выраженной в пословице: «и волки сыты, и овцы целы». В своём большинстве они явно желали остаться в стороне. Это подтверждали многократные опросы общественного мнения в США. Что до Советов, кто в 1941 г. мог представить себе, что их сопротивление окажется столь упорным. Сам Черчилль в близком кругу говорил о том, что поражение России — это дело нескольких недель.
Для европейца 1941 г. победа Гитлера была почти несомненной, почти все были уверены в том, что он действительно станет «господином Европы на тысячу лет», как заявил нам Спаак. Но тогда не в Брюсселе, Париже или Виши, увязших в мутном болоте политики выжидания, не сулящей никаких результатов, надо было искать заслуг, которые позволили бы побежденным в 1940 г. принять участие в строительстве будущей Европы, заняв положение, соответствующее в Истории достоинствам и возможностям их родного отчества.
