— О чем?
— О чем угодно.
Томас очень устал, его воображение исчерпалось в расследовании убийств Этериджа и Гамильтона.
— А может, я тебе почитаю? — с надеждой предложил он.
Она укоризненно посмотрела на него.
— Папа, я сама умею читать! Расскажи мне о благородных дамах-принцессах!
— Я ничего не знаю о принцессах.
— Ой. — На ее личике отразилось разочарование.
— Ну ладно, — поспешно сдался Питт, — только об одной.
Джемайма просияла. Очевидно, одна принцесса ее вполне устраивала.
— Жила-была принцесса… — И Томас рассказал ей, что помнил, о великой королеве Елизавете, дочери Генриха VIII, которая, несмотря на многие опасности и невзгоды, в конечном итоге стала государыней Англии. Он так увлекся, что не заметил стоявшую в дверях Шарлотту.
Наконец, рассказав все, что смог, он замолчал и посмотрел на зачарованно слушающую его дочь.
— И что дальше? — нетерпеливо спросила она.
— Это все, что я знаю, — признался Питт.
Ее глаза удивленно расширились.
— Папа, а она была настоящей?
— О да, такой же настоящей, как ты.
Джемайма была поражена.
— Ого!
Шарлотта вошла в комнату.
— Пора спать, — сказала она.
Джемайма обняла Питта за шею и поцеловала.
— Спасибо, папочка, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, солнышко.
Шарлотта, улыбнувшись, на мгновение встретилась с ним взглядом, взяла Джемайму на руки и пошла к двери. Томас смотрел им вслед — и вдруг подумал о Флоренс Айвори и о ее дочери, которую она любила и которую у нее отобрали.
Смог бы какой-нибудь судья признать Шарлотту «годной» на роль матери? Она вышла замуж за человека, стоящего значительно ниже ее в социальном плане, несколько раз участвовала в расследовании преступлений, носилась верхом вокруг мюзик-холлов и покойницких, выдавала себя за пропавшую без вести куртизанку, гналась в экипаже за женщиной-убийцей, причем погоня закончилась дракой на полу в доме терпимости. И вдобавок к этому она по-своему, но агитирует за реформы!
Он не мог четко сказать, что почувствовал бы, если бы представители властных органов сочли его бытовые условия не отвечающими требованиям, заявились к нему в дом и забрали его детей. Но даже его воображения хватало на то, чтобы представить, какую муку он испытал бы.
Эти размышления неизбежно привели Питта к мысли, что Флоренс Айвори вполне могла ненавидеть Этериджа до такой степени, чтобы перерезать ему горло, да и Африка Дауэлл тоже, если она знала и любила девочку и видела, как страдает подруга. В это легко верилось, и вывод напрашивался сам собой, как Томас от него ни отмахивался.
