— Вот смотри, — провела кисточкой по брови. — У тебя очень хорошая линия бровей. Вот тут, в этом месте, скорректируешь и станешь вообще волшебной.
— Я такой никогда не была.
— Будешь. Какие твои годы!
Теперь мои фиолетовые колготки подходили под цвет заколки-зажима в волосах и к мерцающим теням. Куколка добавила несколько красных невидимок, и эмокид к выходу в свет был готов. Можно ехать, покорять трубадура. Вот теперь я настоящая трубадурочка! Он не устоит.
…Куколка засунула руки в карманы и недовольно скривилась. С ее стороны это было настоящим подвигом пойти в ту странную квартиру. Мы стояли перед дверью и нерешительно переминались с ноги на ногу. Хотелось побыстрее попасть в помещение из этого вонючего подъезда, но, помня о свинарнике за дверью, еще не известно, где лучше. Сам дом мы искали почти два часа. Я провела ее от метро дворами, как вел Кирилл, несколько раз заходила не туда, выходила, опять искала тот самый дом, тот самый подъезд, стояла перед дверью и уходила прочь. Не думала, что заблужусь в этих ужасных питерских лабиринтах. Куколка смеялась и шутила. Но я заметила, что она нервничает. И вот сейчас мы топтались перед нужной дверью, и я все никак не могла заставить себя толкнуть ее и встретиться с Кириллом. Как-то вот не придумала, что ему сказать.
— Звонок не работает? — Куколка нетерпеливо жала на черную кнопку.
— Здесь всегда открыто. — Опустила ручку вниз.
Дверь легко поддалась, впуская нас в квартиру. — Алена, — нервно дернулась я, — только здесь очень страшно.
— Надо было пистолет взять. Чего не сказала-то? — Она стала серьезной.
— У тебя есть пистолет?
— Газовый. Но выглядит, как настоящий. Один знакомый подарил.
— Это, конечно, спасет отца русской демократии, — хихикнула я.
В квартире царил полумрак, и откуда-то лилась восхитительная музыка. Куколка брезгливо морщилась и сжималась, изо всех сил стараясь ни до чего не дотрагиваться. Я же шла на звук. Кто-то пел. Голос очень красивый, сильный. Песня очень нежная. Я чувствовала, что это он, мой Поэт. В большой комнате сидели люди — на полу, на тонком подоконнике, на диване и табуретках. Человек десять. Мужчины и женщины. Никто не курил и не притрагивался к расставленным везде бутылкам, пивным банкам и чашкам. Все словно замерли, боясь пропустить даже ноту. Борис с гитарой расположился в кресле. Это он пел и играл, откинув голову назад и закрыв незрячие глаза. И его голос… Он мурашками бежал по моей коже, холодил ее, пробирался внутрь и тревожил сердце.
