Неясно почему, она вдруг бросает все, уезжает в Ростов и стремительно выходит там замуж за врача Павла Шефтеля. Я вдруг вижу перед собой Павла Шефтеля – нет, нет, его не показывают в кино, вместо него показывают белую фату невесты и мужскую ногу в лакированном туфле, дробящем хрустальную рюмку. Но все это застилает мне страшная картина ног Павла Шефтеля, обутых в совсем другие туфли, протертые и стоптанные, висящие на уровне обеденного стола прямо у меня перед глазами.
Я вскакиваю из удобного кресла, опрокидывая при этом чашку с остатками кофе. Чашка, звеня, катится между других кресел. “Вот черт!” – громко говорю я по-русски, совсем как Сабина, и выбегаю из зрительного зала. Встревоженная служительница испуганно спрашивает меня, в чем дело – мне не понравился фильм? Но я не могу ей ответить – челюсти свело и в горле застрял ледяной ком.
Все это уже было со мной шестьдесят лет назад, но меня так долго лечили и таскали из больницы в больницу, что постепенно я забыла все – и Сабину, и девочек, и Павла Шефтеля, свисающего с потолка на крюке от недавно проданной люстры.
Я не хочу, не хочу, не хочу это вспоминать! Я немедленно уйду из этого проклятого киноклуба с его райским уютом и даровым кофе, вот только получу в гардеробе пальто. Куда к черту задевался этот проклятый номерок? Мои дрожащие пальцы никак не могут нащупать его в сумке, полной всякой дорожной дребедени. Вот расческа, вот ключи от отеля, вот кошелек, вот зеркальце – на черта, спрашивается в мои годы таскать с собой зеркальце? А номерок словно сквозь подкладку провалился!
Приходится сесть в кресло возле круглого полированного столика и вывалить на него весь невообразимый женский хлам, которым набита моя сумка. Я не успеваю опомниться, как служительница ставит передо мной чашечку кофе с положенным при ней бисквитом в целлофановой упаковке: “Выпейте кофе, вам сразу станет лучше”, - участливо говорит она. Что она во мне заприметила, неужто мое душевное смятение так бросается в глаза?
Я делаю несколько глотков и мне и вправду становится лучше, дыхание выравнивается, ледяной ком потихоньку тает в горле. К тому времени, как невесть откуда вываливается потерянный номерок, я уже жалею, что не досмотрела фильм. Может быть все же вернуться в зал? Ведь интересно, что они расскажут о последних годах Сабины и о ее последних днях.
Я осторожно вхожу в зрительный зал и сажусь в свободное кресло в последнем ряду. Похоже, я пропустила не так уж много: на фоне разорванной пополам групповой фотографии идет речь о полном разрыве отношений между Юнгом и Фрейдом. Линия разрыва молнией рассекает поле фотографии, оставляя Фрейда по одну ее сторону, а Юнга по другую. Члены группы психоаналитиков вынуждены выбирать, кого из двоих они предпочитают, и только Сабина отказывается участвовать в этой драме – она остается верна и тому, и другому.
