— Говорят, я все-таки получу обратно свою куртку, — сказал Гельвиг.
— Вот как? — отозвался садовник.
— Мне пришлось описать ее во всех подробностях.
— И ты, что же, описал ее? — спросил Гюльтчер, не отводя глаз от своей работы.
— Конечно, я же обязан был, — сказал Гельвиг.
Эконом позвонил во второй раз. Обед продолжался. В столовой все началось сначала. Сюда уже дошел слух о том, что в Либахе и Бухенау членам гитлерюгенда разрешили участвовать в поисках. Гельвига опять расспрашивали. Но он почему-то стал молчалив. Видимо, он боролся с новым, более сокровенным приступом горя. Тут он вдруг вспомнил, что в куртке был и членский билет бухенауского гимнастического общества. Заявить ли об этом дополнительно?
На что вору билет? Он может просто сжечь его на спичке. Но где же беглец возьмет спичку? Он может просто разорвать его и бросить где-нибудь в уборной. Но разве беглец может войти, куда ему захочется? Ну, просто затопчет клочки в землю, вот и все, решил Гельвиг и почему-то успокоился». После обеда он еще раз прошел мимо садовника. Обычно он обращал на этого человека — своего односельчанина — не больше внимания, чем все подростки обращают на стариков, которые всегда тут и только иногда умирают. Он и сейчас, без всякого повода, остановился позади Гюльтчера, который сажал лук. Гельвиг был на хорошем счету в гитлерюгенде и среди учеников-садоводов, и все шло у него до сих пор как по маслу — это был прямодушный, сильный и ловкий подросток. В том, что людям, которые сидят в лагере Вестгофен, там и надлежит сидеть, как умалишенным в сумасшедшем доме, в этом он был искренне убежден.
— Послушай-ка, Гюльтчер, — начал он.
— Ну?
— У меня еще членский билет лежал в куртке.
— Да, и что же?
— Уж не знаю, заявить об этом дополнительно или не стоит?
— Так ведь ты уже обо всем заявил, говоришь, обязан был? — заметил садовник. Впервые поднял он глаза на Гельвига и сказал: — И чего ты волнуешься, получишь обратно свою куртку.
— Ты думаешь?
— Уверен. Они обязательно поймают его, вероятно, сегодня же. Сколько она стоила-то?
— Восемнадцать марок.
— Стало быть, вещь хорошая, — сказал Гюльтчер, словно желая снова растравить горе мальчика, — ноская вещь. Будешь надевать, когда пойдешь гулять со своей девушкой. А тот, — он показал неопределенным движением куда-то вдаль, — того уже давно не будет на свете.
Гельвиг нахмурился.
— Ну и что из этого? — сказал он вдруг грубо и вызывающе.
— Да ничего, — отвечал садовник. — Решительно ничего.
