Гейл села, сбросила с себя одеяло. Черт! Жить рядом с тем, что происходит сейчас за стенкой, — иногда это сильно доставало. Надо отсюда выбираться. Необходимо. Завтра это произойдет. Так по крайней мере считал Мэл, а это уже кое-что. Раньше он ничего подобного не утверждал. На том, первом заседании ей удалось держать в узде свой стыд, злость и сомнения в себе, и она постарается так же вести себя завтра. Но если дело сорвется, трудно ее осуждать. Восемнадцать лет в камере восемь на десять, где тебя с трех сторон окружают шлакоблочные стены, а с четвертой решетка, — долгий срок. Намного дольше, чем полчаса в подготовительном классе, где Гейл тихо сидела, уронив голову на парту и притворившись, что спит.
Она перевернулась на живот и осторожно натянула на плечи одеяло, чтобы жесткая шерсть не колола шею и лицо. Гейл была в майке и просторных брюках. Тюремное шмотье. Когда она попала в застенок, им разрешали два раза в год получать посылки с одеждой. Не чаще. Верхняя одежда считалась вне закона. Они пользовались обносками с плеча военных и летчиков. Гейл находилась здесь достаточно давно и сумела раздобыть такой желанный зимой летный шелковый зеленый пуховик на оранжевой подкладке. В нем намного теплее, чем в бушлате. И еще у нее имелся вещмешок из такого же материала, большой, вместительный, с ручкой в виде петли, который можно носить на манер ранца через плечо. Он был с ней постоянно, за исключением тех моментов, когда Гейл находилась на работе или на тренировке. В нем хранился дневник, заметки по поводу ее дела и статьи, которые она рассылала в журналы. Несколько даже удалось опубликовать: в «Нэшн», «Техас мансли» и парочку в «Тюремной жизни». Но в последнее время она опасалась это делать — ее писанина нервировала начальство, и Гейл не желала вызывать к себе ненужную враждебность накануне слушаний об ее условно-досрочном освобождении.
Наконец все стихло, кроме Храпуньи в конце коридора. Но этот звук был самым невыносимым и больше других мешал заснуть. Мучительный, невероятно громкий. Бедная девушка. Казалось, ей совершенно не хватало кислорода. Гейл представила теплый белый свет в самой середине мозга. Заставила себя расслабиться, почувствовав, как уходит скованность из шеи и плеч, а тело погружается в то, что с большой натяжкой можно назвать матрасом. Завтра она поднимется рано, сделает разминку и тщательно оденется. Сходит перекусить и вернется в камеру ждать вызова. Когда ее пригласят, будет собранной, серьезной, выразит чистосердечное раскаяние по поводу ошибок молодости, станет защищаться сосредоточенно, но без позерства. Сумеет убедить членов комиссии.
